Роман Березовский долгое время удерживал рекорд чемпионата России по отраженным пенальти, да и сейчас входит в топ-3. В сборной Армении Березовский как-то отбил два пенальти за матч. На родине Роман стал настоящей легендой, в России был востребован почти 20 лет, играл с «Динамо» в еврокубках, брал с «Зенитом» Кубок России.
Но прославился он в Петербурге другим. На финише сезона-1996 «Зенит» уступил 1:2 «Спартаку», боровшемуся за чемпионство с «Аланией». Тихонов и Титов забили после грубых ошибок Березовского. Сразу после той игры о них забыли — до 1998-го, когда бывший игрок «Зенита» Сергей Дмитриев публично назвал игру договорной. Вскоре в ее сдаче Березовского обвинил и Павел Садырин.
Sport24 подробно писал о том скандале, а теперь решил поговорить с главным героем того самого матча. Александр Муйжнек встретился с Березовским в Ереване, чтобы выяснить, что на него нашло тогда на «Петровском» и как он это переживал. А еще узнал, как отбить пенальти, чем «Град» отличается от миномета и кто в России сильнее Акинфеева.
«Кто не терпит — не мужик. Такое было воспитание»
— Недавно вы признались: в день матча со «Спартаком» у вас была травмирована спина. Почему не отказались выйти на поле?
— Это одна из моих ошибок. К тому моменту я уже проводил матчи с повреждениями — как правило, не очень удачно. Один из них оказался со «Спартаком». Не знаю, что меня на это подорвало, но за пару дней до игры я решил попариться в бане. Хотя никогда до этого не парился. На следующий день получил что-то типа радикулита. Даже резко наклониться было проблемой. Но чувствовал, что хотел играть. Решил: выйду во что бы то ни стало.
— Зачем, если с трудом наклонялись?
— Микротравмы бывают. Ну скажешь ты про них докторам — либо укол поставят, либо спину разотрут, и вперед. Даже стыдновато с таким повреждением в те времена было отказаться играть.
— Поставили бы укол — может, не пропустили бы те два от «Спартака».
— Почему не попросил укол, не помню. Думал, что так проскочу, разогреюсь, разомнусь. Вообще внешне та травма никак не выражалась, просто внутри возникала заторможенность. У вратаря должна быть моментальная реакция, импульс бежит от глаз к ногам — и ты прыгаешь, идешь на выход. Здесь этот импульс нарушился.
— Прежде такие проблемы со спиной возникали?
— Это первый раз — а потом всю карьеру преследовали. Но в конце концов я сделал операцию.
— Какую?
— Удалили грыжу. Она увеличивалась всю карьеру, в итоге доросла до 9 миллиметров. А с 1996-го я постоянно закачивал спину. В тренировке 4–5 подходов «пресс — спина», и в любую паузу в течение игры тоже повторял. Помогло: лет шесть, спина особенно не беспокоила. Потом грыжа опять напомнила о себе. На МРТ увидели, что она увеличивается, и вырезали.
— В каких еще случаях выходили на матч с травмой?
— Пример — дебютный матч за молодежную сборную Армении в 1994 году в Бельгии. Запасные подавали мне на разминке, уже в конце упражнения я шел на приземление и с хрустом подвернул ногу. Думаю: «Нифига, буду играть». Разогрелся, после 27 минут 0:0, все нормально. И тут выскакиваю к линии штрафной — пенальти, красная. Закончили 0:7. После матча погулял, смотрю — правый голеностоп мощно распух.
В молодости казалось: любую травму можно потерпеть, а кто не терпит, тот не мужик. Такое было воспитание.
— Сейчас этого меньше?
— Чуть меньше. Медицина усилилась. Раньше — один доктор, один массажист. А если аппаратуры нет, скажут: «Да потерпи», или просто намажут чем-то. Сейчас чуть что — УЗИ делают, и сразу видно, если надрыв. А раньше продолжал, прихрамывая.
— В том матче со «Спартаком» спина сразу дала о себе знать?
— Пока ты разогретый — нормально. Но в игре эффект уменьшается, тело остывает. А позиция вратаря не самая физически активная. Да дело и не в спине как таковой — концентрация внимания упала.
— При этом в матче со «Спартаком» вы много спасали.
— И вообще по итогам сезона был признан лучшим игроком, и на следующий год тоже. Весь тот период был хорошим. Кроме одной игры.
Разбираем те самые голы от Тихонова и Титова
— С чем вы ошиблись в первом голе от Тихонова? С позицией?
— Не с ней. Ждал подачу и заранее сделал маленький шаг, такую напрыжку вправо. Потом понял: мяч идет в ближний. Стал перекладывать тело…
— Вы понимаете, как это выглядит?
— Понимаю, действия кажутся неловкими. Но вот говорят же, что нельзя предвкушать эпизод. А я заранее сделал микрошаг в сторону, потерял баланс.
— Вы даже не подняли руки в этом эпизоде.
— А посмотрите, где мяч прошел (показывает рукой).
— Точно было не дотянуться? Тоже кажется странным.
— Я уже завалился на газон и опустил на него руки, приземляясь. Дотянуться бы не смог. Плюс отскок во вратарской — помните же, какие тогда поля были. Не сразу понял, как летит мяч.
— Мяч отскочил в ворота от нашей ноги. Руками вы опирались на газон, когда падали — но почему их было не поднять?
— Мяч прошел над корпусом. Бывает, мяч проходит в зоне не очень комфортной для вратаря. Например, над головой, возле плеча или вот так, рядом с корпусом. Голы между ног — туда же. Вот и здесь такой случай.
— Как умудрились пропустить второй?
— Этот гол стал следствием первого. Я там делал такие шаги на месте: раз-раз-раз. Титов дал в дальний на исполнение.
— Дальний для Егора, но вы же стояли в этом углу. И снова не вытянули руки.
— Забуксовал на газоне. Уже говорил про поле «Петровского» — тяжелое, увяз в грязи.
— Выглядит так, что вы просто завалились на левый бок и почему-то долго не могли встать. От пробуксовки ноги реально так рухнуть?
— Поле правда было не лучшего качества. Первые пару шагов я делал с перекрестом — чтобы разогнать тело и прыгнуть-таки в угол. Но найти опору на земле мне не удалось.
— А переложить вес на правую и дотянуться было нельзя? Титов пробил несильно.
— Неберущимся удар не был, конечно. Возможно, я чуть запоздал с нужным решением. Плюс газон: весь матч на нем скользили ноги.
— Представим, что такие голы в этих обстоятельствах пропустил бы другой вратарь. У вас не закралась бы мысль, что он сдает игру? Ошибки у вратарей бывают, но это вопиющий случай.
— Через эту призму никогда не смотрю на футбол. То же самое можно сказать и про Игоря Лещука, который в недавнем дерби со «Спартаком» отбивал мячи перед собой. Бывает. Это футбол, это вратари.
«Он по приказу сдал матч» — несправедливые обвинения. Больно»
— Вы всю карьеру винили себя за проблемы с психологией: «Не раз выручал, но стоило допустить ошибку — зависал и не мог переключиться. Пока себя накручивал, мог еще пропустить». Откуда это вообще пошло?
— Я по жизни максималист. Стыдно, если не спас.
— Пытались с этим бороться?
— Наверное, да. И все равно после пропущенного я всегда становился совершенно другим. Часто бывало так: «держали» соперника — может, даже явного фаворита, — и вдруг какой-то гол в наши ворота. Начинал себя винить и копошиться: а если бы вот так сделал, а если иначе? Неважно, была на самом деле моя вина или нет. Если была хоть малейшая, корил себя еще сильнее. Горжусь, что нынешние вратари гораздо грамотнее, образованнее, умеют контролировать себя. Например, это хорошо дается Арсену Бегларяну из «Урарту» — отпускает и продолжает жить настоящим.
— Вы их этому учите?
— Делюсь опытом. Сейчас можно показать видео и разобрать любой эпизод, а не оставаться в нем в течение игры. Это основа для вратаря.
— Когда вы играли, рядом не было человека, который бы вас направил?
— Бывало, подсказывали. Но это не особенно помогало — я никак не мог совладать с собой.
— Расскажите про случай, который особенно выбил вас из колеи.
— Отборочный матч ЧМ-1998 с немцами в Дортмунде. Против нас люди, побеждавшие на ЧМ. Юбилейный матч Клинсманна, он хочет забить. Шквал атак, но мы держались 75 минут. Пропустили-таки от Юргена — и все, я в прострации, в тумане. Клинсманн вскоре оформил дубль, а дальше я пропустил от Хесслера со штрафного — так же, как от Тихонова в том самом матче со «Спартаком». Готовился идти на выход — и тут бац в ближний.
Или тоже за сборную против Украины. Тогда не совсем корректно повел себя тренер. Мы выигрывали 2:1, но разговор в перерыве меня подкосил. Начал костерить: «Ты вратарь, который не имеет права пропускать такое!» Да, я пропустил в свой угол от Шевченко. Но у Андрея тогда все залетало — помните, как он клал Буффону?
Березовский в сборной Армении в матче против России
— Обратно в 1996-й. Пропустили от Тихонова — и начались нервы, как всегда в таких случаях?
— Да, очень сильно винил себя. Мы вели, а тут 1:1. Весь второй тайм провел в прострации.
— После матча вы плакали?
— Я был очень, очень сильно расстроен. Прям чтобы плакал — нет. Но нам в то время давали машины, шестые модели «жигулей», чтобы сразу домой поехать после матча. И вот я помню ту дорогу на «шестерке», как я ехал домой. Испытывал бешенство. Я как будто хотел разбиться. Что-то такое в меня вселилось… И с женой не разговаривал дней пять, ходил весь в себе.
— Главное чувство, когда вам напоминают про те два гола от «Спартака»?
— Боль из-за отношения, которое ко мне выработалось. Вот эти обвинения: «Он по приказу сдал матч», туда-сюда… Несправедливо. С другой стороны, в «Зените» меня все поддерживали — и пока я там играл, и после.
— Вы говорили, что выбраться из той ситуации вам помог Бог. Как?
— Мне мама привила веру. На интуитивном уровне чувствую, что Бог мне помогает. Я потом чаще стал ходить в церковь. Там унимается душевная боль.
— Обвинения в ваш адрес начались после интервью Дмитриева в феврале 1998 года. Вы говорили, что узнали о нем на сборах в Туркмении. Как до вас доходила шумиха в эпоху?
— Как ни странно, от людей вообще никакого шлейфа. Испытывал давление только от прессы. И сам акцентировал на этом внимание. От обычных болельщиков, людей на улицах ни одного плохого слова. В большей степени сам себя накручивал: вот, люди думают, будто я продажный, как с этим быть?
В Питере футболистов отлично знали, тяжело было пройтись в магазин или проехать на метро. И я сам себя накручивал, паранойя такая развилась. Например, люди хотят со мной сфоткаться — и, как мне казалось, из десяти человек семь хотят фото, а трое думают, что я продажный.
— Суицидальные мысли возвращались после той поездки в автомобиле?
— Конечно, периодически возвращаются, бывает такое. За этим и идешь в церковь, чтобы всю эту ерунду из головы убрать. И продолжать жить ради близких и родных.
«Что я должен был делать? Убить Дмитриева и сесть в тюрьму?»
— До скандального интервью Дмитриева в 1998-м вам припоминали матч со «Спартаком» и ваши ошибки?
— Наоборот, никто не акцентировал на них внимание. Жена, да и вообще все поддерживали.
— Потом и забылось?
— Да. Еще и новый тренер пришел — Бышовец. Кстати, Садырин хотел позвать меня в ЦСКА вслед за Боковым, Куликом, Хомухой и Окрошидзе.
— Почему не пошли?
— Вроде бы договорились. Но потом началось — вызвали на собрание акционеров «Зенита», стали уговаривать: «Ты звезда, большой игрок. Пожалуйста, останься». Пересмотрели контракт, пообещали трехкомнатную квартиру вместо двухкомнатной.
В общем, я продолжил карьеру в «Зените», все было нормально, пока Дмитриев не ляпнул от обиды. Тут уж пошло-поехало.
— Звучало как серьезное обвинение, а не просто «ляпнул».
— Знаете же, тогда какие газеты были? Таблоиды: «Экспресс-газета», «Спид-Инфо» и вот этот «Спорт-Калейдоскоп». Ходили разговоры, что Дмитриев пьяным давал то интервью.
— Допустим, в Дмитриеве говорила обида. А в Садырине, который обвинил вас в сдаче игры по указанию Мутко?
— У него тоже была обида — из-за того, что его убрали из «Зенита». Мутко пришел, хотел Бышовца пригласить. А Садырин — именитый тренер, его в ЦСКА взяли. Он там тоже добивался успехов. И он тоже от обиды, конечно. Ведь если вспомнить, что он там говорил: «Березовский по указке Мутко сдал матч».
А про сговор… Мы тогда занимали восьмое или десятое место, и если бы восьмое заняли в случае победы над «Спартаком», нам полагалась прибавка к премиальным 50%. Но тогда еще даже не Мутко руководил. У Садырина в кашу все намешалось от обид.
— С Мутко вы общались близко?
— Да, близко. Я как лидер команды долгое время с ним общался. Приходил в его кабинет по игровым вопросам или командным.
— Садырин сказал, что вы были заинтересованы в том, чтобы его убрали.
— Ну как может 21-летний парень кого-то уволить? Это нелогично. Я до сих пор в церкви свечку ставлю за упокой души Садырина. Эти его слова — просто обиды, эмоциональные высказывания. Я Садырину очень благодарен за то, что он взял меня в команду, в основной состав, дал дорогу. Разговорчивый, энергичный, шутливый человек. Я бы ни за что на свете не пошел против него.
— По словам Садырина, в команде об этом говорили все, вы сами во всем признавались.
— С Куликом я встречался потом, с Боковым, Белоцерковцем — и ничего такого не обсуждали. С Хомухой в одном доме жили. Но нет, никто мне о тех голах не говорил.
— Как «Зенит» вас поддерживал?
— Прежде всего выделил мне адвоката на КДК. Да и какой был КДК? Дмитриев так и не появился, только Садырин. Без футболистов.
— Как заседания проходили?
— Где-то на Таганке, я тогда Москву не очень знал. В каком-то кабинете собрались функционеры, спрашивали. Я два-три предложения сказал: ничего такого не было, да и в принципе быть не могло, это клевета. На этом и закончилось. Шлейф остался, да. А Дмитриева дисквалифицировали.
— Вы с Сергеем потом разговаривали?
— Ни разу. Так, за молодежкой «Динамо» следил. Видел четыре-пять лет назад на матче против «Зенита». Не подходил.
— Два года назад Дмитриева не стало. Отпустили эмоции?
— Да, у меня всегда так. Все-таки в церковь хожу. Всем людям, даже тем, кто меня обидел, я все прощаю. Ясно, что на эмоциях в какой-то период могло быть, но злоба проходит.
Последнее место работы Дмитриева — школа «Зенита»
— Нелегко простить такую клевету — если это действительно она.
— Ну а что я должен был сделать? Убить его и сесть в тюрьму? Или подкараулить из-за угла, избить? Я и так столько мучился внутри себя, переживал. Футбол чем хорош — помогает через работу негатив убирать. Остываешь, потом снова накатывает, при этом с каждым годом все меньше и меньше. Потом раз — и опять, как вспомнишь, остается отголосок. Но со временем все лечится.
— Клеймо, по сути, осталось. Как с этим жить?
— Не знаю. Прощать, посещать церковь.
— Какой период жизни вам так же тяжело вспоминать?
— 2000 год. Незадолго до того у меня скончался отец, а я получил тяжелую травму — свой же игрок заехал мне локтем по лицу. Целый месяц не сходил синяк. Параллельно шла эпопея: «Зенит» хотел продать меня «Сент-Этьену». Отношения с клубом у меня испортились, поэтому меня то ставили, то нет.
Мы с «Зенитом» тогда могли выиграть Кубок Интертото, дошли до «Сельты». За день до матча я не знал, что буду в составе, но попал туда. Первый тайм провел нормально, второй — не особо. Сначала пропустил от Карпина, а потом, после своей ошибки, от Маккарти.
«Единственный раз в жизни думал, что умираю»
— В 2003-м вы вышли за «Динамо» в матче с «Торпедо-Металлургом». Матч тоже называли договорным.
— Сыграл тогда минуты три. Старый стадион «Динамо», один из последних туров. Подача издалека. Смотрю: могу забрать. То ли от холода, то ли от модели мяча траектория его полета менялась, ушел вниз. Я за ним. Слышу топот ног, понимаю: набегают. И не глядя падаю, как на амбразуру. А это, оказалось, наш Гришин летел в подкате, на мяч смотрел — а меня не видел. Прямо в ребра мне попал. Единственный раз в жизни, когда я думал, что умираю.
— Что чувствовали?
— Дыхание сбилось, стал как рыба. Задыхался, чувствовал какие-то щелчки, хруст. Скрутило. Нам спокойно забили в пустые, о чем я узнал сильно позже — меня увезли в больницу. И вот новое обвинение. «Торпедо» нужно было выживать, требовалась победа. Прокопенко с тех пор начал на меня с сомнением смотреть. Но до конца мне так никто ничего не сказал. Потом вышла передача «Человек и закон», но я и ее толком не помню. Долго лечился.
— Позже у вас подозрения не возникали, что тот матч сдавался?
— Мне не до игры было. Я был в больнице, на рентгенах, на МРТ — не знал, как там и что протекает.
— Еще история из 2003-го. Вы звоните знакомым в «Зенит» с предупреждением: в гостевую раздевалку в Казань подбрасывают крыс, а стены расписывают оккультными знаками. Петржела якобы так возбудился, что через жену обратился к шаманке. Что в этой истории правда?
— Это все преувеличено. Когда я играл в «Динамо», приезжал в Казань. Зашел в раздевалку, а там фотографии наших неудачных моментов из разных игр. Например, как я мяч вытаскивал из ворот. Потом я переодевался и увидел под скамейкой дохлую птицу. Неприятно, но про оккультизм я не говорил.
Стадион «Центральный» в Казани
— Когда вы завершали карьеру, мой знакомый Арарат Мамбреян проводил вас такими словами: «Березовский все такой же тихий, застенчивый. Редко кричал на защитников». Справедливо?
— Да нет, наоборот. Иногда смотрю свои старые видео — и недоволен своим поведением. Как я выбегаю во время опасного момента, например. Базар бывал задиристый, какие-то стычки — и с судьями, и с оппонентами. С Шевченко, например, с ЦСКА в начале 2000-х. Не особенно этим горжусь.
— Про базар. В матче против «Алании» за «Зенит» вас как-то удалили за мат в адрес арбитра. За что вы его послали?
— Да просто одну реплику кинул! Отбил штрафной, но судья нас обложил. Добавил лишние восемь минут — по тем временам нонсенс. Уже на последней минуте на эмоциях крикнул ему: «П…р!»
В Осетии судьи всегда конкретно прессовали гостей. Все заранее знали: шансов победить или даже сыграть вничью мало. Но этот случай — самый безумный.
— Футбол с тех пор стал чище?
— Наверное, стал. Но не думаю, что и раньше он был очень грязный. Эти разговоры в большей степени всегда досужие. Если есть какие-то конкретные моменты, пусть придут и расскажут. В 90-е бывало неадекватное судейство, что-то еще. Но глобально я с этой стороной футбола тогда не сталкивался.
«Мало заработать пенальти — надо забить. Там Березовский»
— В России вы прославились как маэстро в отражении пенальти. Как научились этому?
— В детстве вообще никак не мог их поймать. В один момент, лет в 16, наконец удалось — и я поверил в себя. При пенальти важен тайминг, когда ты начинаешь гадать. На реакции очень сложно взять пенальти, тем более сейчас — бьющие такие матерые, контролируют тебя периферическим зрением. При этом часто бьют по центру, а раньше в основном вправо-влево. И я угадывал.
— Дело только в везении?
— Во-первых, когда назначался пенальти, я никогда не нервничал. В голове подсознательно сидело: я ничем не рискую, при этом могу стать героем. Во-вторых, я частенько старался затянуть момент пробития. Гетры подтягивал, ходил по штрафной, долго не шел в ворота.
— Чтобы вывести бьющего?
— Делал так, чтобы он подольше оставался в стрессовой ситуации. Пока ты не забил, то переживаешь. Чем дольше это тянется, тем больше шансов, что человек дрогнет, ударит прямолинейно, не глядя на вратаря.
Я действовал по одному плану: посмотрю, как игрок стоит относительно мяча, и выбираю угол. Еще иногда пытался на 15–20 сантиметров открыть угол — бьющий сразу это замечал и часто думал, что я неверно занимаю позицию.
— Началось все, как вы рассказывали, с тренировки, где вы взяли пять ударов Владимира Кулика из пяти.
— Это было очень необычно. Тем более на снегу. До сих пор это помню.
— Помните первый отбитый пенальти за «Зенит»?
— В первом же туре Высшей лиги — с «КАМАЗом» на «Петровском». Тогда запасные стояли за воротами, а я был как раз в резерве. Варламов забил нам низом со штрафного. Вратарь «Зенита» Приходько упал. Лежит дольше обычного, потом поворачивается — как раз в мою сторону: «Спина. Меняйте меня». Я вышел — на холоде, без разминки. Первый же момент неправильно прочитал, уткнулся в грузина из «КАМАЗа» — пенальти. Даже не успел перепугаться, что сам этот пенальти привез — и вытащил из угла удар Роберта Евдокимова! Правда, отбил перед собой, а на добивание неслась лавина. Поднимался с земли, но руки еще были на ней — тогда я прыгнул лицом вперед. Не добили, и мы выиграли 2:1. Впредь большинство пенальти, которые я брал, были решающими.
— Вы же не изучали бьющих?
— Считал, это бесполезно. И сейчас так кажется. Вообще пенальтисты — это ребята с крепкими нервами, хоть один такой в команде найдется. В основном бьющие сейчас разноплановые — нет таких, какими раньше были Игорь Беланов или Сергей Игнашевич, всегда бивший только на силу.
— Как часто, по-вашему, бьющие думали: «Это Березовский, я ему не забью»?
— Знаю один такой случай. Сергею Герасимцу в «Балтике» тренер Леонид Ткаченко давал установку: «Нам мало заработать пенальти — надо забить. Там Березовский». Я тогда был молодым, взрывным, быстро набрал высокий процент отраженных ударов.
— Что вы умели такое, чего не умели другие вратари?
— Вот Акинфеев умеет на 80 метров мяч выбить. Я обладал взрывным, очень мощным толчком. Прям летел в угол.
— Этот толчок появился сам собой?
— В детстве много занимались прыжками, «лягушками» прыгали в гору. Или с двухметровой высоты прыгал вниз. Так нас готовил детский тренер. Казалось, что по программе Высшей лиги, хотя мы еще детьми были, 12–14 лет. Кроссы бегали, силовые делали — тренажеров не было, мы друг друга тягали, приседали. Помню, когда садился, задние стороны бедра у меня смыкались.
«Страшно: пока снаряды летят, будто весь воздух содрогается»
— Ваши родители познакомились на острове Шпицберген. Чем они там занимались?
— Там зима постоянно, видел фотки: мама с папой в скафандрах. Отец у меня шахтер, мама — тоже простая рабочая. Думаю, ездили добывать полезные ископаемые вроде алюминия — на год-два, поработать и вернуться. А в конце 1960-х в Армении начали строить Арпа-Севанский канал. Участвовавшим в этом через год-два обещали квартиры.
— Перед отъездом из Армении вы жили в Капане, на самой границе с Азербайджаном. Слышали стрельбу?
— Да, и это ужасно. Я профессионально отличал «Град» от миномета. Если стреляют из «Града», могут попасть в гору. Если одиночный выстрел — то это миномет, а у него опасная траектория. Да и «Град» — тоже страшно: пока снаряды летят, чувство, что весь воздух содрогается.
Однажды снаряд попал в дом рядом со мной, разнес несколько квартир. Но дом выстоял. Жизнь вокруг все ухудшалась: питания не было, все по талонам, по знакомствам. Знаешь директора магазина, достанешь ящик тушенки — семья будет рада. Когда мне было 14 лет, отношения с Азербайджаном совсем обострились, и мы уехали.
— Когда вы только переехали в Петербург, жили в коммуналке. Можете ее описать?
— Комната 16 квадратных метров, общая кухня и ванная с туалетом. Года полтора-два приходилось с этим мириться.
— Где тогда играли?
— Полгода вообще с детьми тренировался, пока не договорился на участие в товарищеском матче за «Звезду», где уже были и 40-летние мужики. За «Звезду» вышел против «Космоса-Кировца», который позвал меня к себе. Разваленный уже клуб, я там даже зарплату ни разу не получил. Начали сезон во Второй лиге, но нам сказали: круг доиграем — и снимемся. Успели встретиться с дублем «Зенита», и там меня заприметили.
— Читал, что в детстве у вас была мечта — играть за Россию или Украину.
— За Украину? Такого не было. В начале 1980-х, еще ребенком, я ездил в Донецк и Луганск к дяде. В последний раз был там в 1988-м. Дальше родители прервали общение с украинскими родственниками — не знаю, на каком фоне.
В сборной России на меня обратили внимание в 1996-м, когда я начал отбивать пенальти. Но я был заигран за молодежку Армении. Нужно было отказываться от армянского гражданства, пять лет ждать.
— Сложности, но вроде преодолимые.
— Тогда не думал, что потяну этот переход. Был ограничен в возможностях.
— Ринат Дасаев полагает: Россия пох**ила лучшую в мире систему вратарей. То есть советскую. Вы ведь именно ее продукт?
— Советской дворовой, скорее так. Во взрослом футболе у меня долгое время не было тренеров вратарей. В «Зените» их не было до 1998-го.
— Вы считаете, что в советском футболе вратари были сильнее? По мнению Дасаева, например, прежде вратари больше прыгали, а сейчас падают на месте.
— Дело скорее в перекосе на тренировках. Слишком много времени в них уделяется неигровым моментам. Например, перепрыгнуть фишки, дотронуться до чего-то и кинуться за мячом. Это все запрограммированные действия, причем на близком расстоянии. А завершения, удары по воротам с прямым участием вратарей отрабатывают все реже. Еще, скажем, используют неправильные стойки.
— Сейчас вратарь обязан классно играть ногами. Вы воспитывались иначе.
— Теперь, если не соответствуешь этим тенденциям, сразу оказываешься за бортом. Неслучайно киперы, работавшие с Кафановым, прогрессируют. При этом я считаю: вратарю важен рационализм, который от природы есть у Акинфеева.
— Что имеете в виду?
— Важно не делать лишних движений, шагов. Предугадывать момент. Да, Эдерсон играет как полевой — так и весь «Сити» команда атакующая. Даже если пропустят после привоза, забьют больше.
При этом на выходах в той же АПЛ вратари выходят все меньше — слишком большая скученность. Вратарь пойдет, врежется, не доберется до мяча, пропустит — и начнут вырабатываться комплексы.
Возьмите, например, Облака. Действует во вратарской, у него узкая зона ответственности — и нет ощущения, будто Ян в течение карьеры часто ошибался. А малейший недочет вратаря, который любит побежать, оставить ворота, бросается в глаза.
— Знаете вратаря в России сильнее Акинфеева?
— Сафонов. Матвей мне очень нравится. По крайней мере антропометрически выделяется: рослый, длинные руки. Акинфеев в этом чуть отстает, но берет профессионализмом. Выдержкой, четким пониманием футбола и игровых ситуаций он достиг таких высот.
Лантратов тоже хорош. И почему хорош? Выходит крайне мало. Илья всегда готов: на ленточке выручал, пенальти брал. Не лезет в спорные моменты.
«Если футболист в России хочет развития — должен думать о Европе»
— С осени вы тренируете вратарей и в сборной Армении, и в «Ноа». Как вас на все хватает?
— Стало меньше времени на личных отсмотр матчей чемпионата Армении. С другой стороны, тренер сборной Петраков — не сторонник менять состав. Да и выбор невелик, а самые сильные армянские игроки за рубежом.
С этого сезона у «Ноа» новый владелец с большими планами. Хочет, например, отстроить академию и новый тренировочный комплекс недалеко от аэропорта. Поменялись и тренер. Знакомый предложил мне работу. В сборной не возражали против совмещения, тем более осенью кончился отборочный цикл. Жаль, что не пробились на Евро.
— Недавно я познакомился с хавбеком «Рубина» Иву, натурализованным нигерийцем.
— Вы бы знали, какой прилив сил Иву дала первая игра за сборную Армении с Турцией! Там он сразу раскрылся. До того я и не представлял, как Иву перспективен.
— Своих опорников, как Иву, в Армении нет?
— В нашем чемпионате крайне сложно прогрессировать. Если к нам придет футболист хорошего уровня — скорее всего, деградирует. Полей нормальных мало — за исключением Республиканского стадиона и «Урарту». В сборной Армении немало армян родом из других стран вроде выросшего в Германии Раноса или Лукаса Селаряна, который родом из Аргентины. Так вот в скорости мышления, в количестве касаний они заметно превосходят футболистов из нашей лиги. В Армении все медленнее.
— К чемпионату России ваши слова про деградацию и скорости тоже применимы.
— У России отличная инфраструктура: столько баз, столько стадионов после ЧМ. Плюс развитые академии. Но да, если футболист в России хочет развития, то должен думать о Европе.
— О ней точно думает Эдуард Сперцян. Год назад так и не уехал из «Краснодара» — уедет ли этим летом?
— Желаю ему этого. Потенциал у Эдика огромный. Гораздо более слабые игроки играют в амплуа Эдика в топ-лигах. И ведь он продолжает прогрессировать. Не думаю, что стоит сожалеть о срыве с «Аяксом» в 2023-м: клуб быстро погрузился в проблемы. Все к лучшему. Прошлым летом Эдик еще и женился — это тоже, бывает, выбивает из колеи. И я такое отчасти переживал.
Не погружен в их отношения, но Сергею Галицкому, как я понимаю, Эдуард чрезвычайно благодарен. У него были негласные обязательства перед клубом, который его воспитал. Окажется в более конкурентной среде — еще прибавит.
— Вы могли отобраться на Евро-2012 как игрок — если бы не скандальные стыки с Ирландией.
— Был бы ВАР — прошли бы, думаю. Дублин, полный стадион на 60 тысяч — тяжелый выезд, но мы уверены в себе, в роли фаворитов. В первом тайме доминировали. И вот игра идет у ворот Гивена, я — повыше линии штрафной. Тут обрез, длинная передача. Рассчитывал, что мяч отскочит от ирландца, а я выбью в аут. Ноги меня сами понесли вперед. Непостижимым образом мяч остался перед соперником. Думаю: что делать? Хотел напугать, получилось чуть по-звериному — руки поднял, прыгнул в него.
— В какую часть вашего тела попал мяч?
— Не в руку, но близко к ней. Динамичный эпизод. Трибуны тут же засвистели, судья повелся и показал мне красную. А мы уступили 1:2 — не помог даже гол Мхитаряна.
«Было бы круто вывести Армению на Евро»
— Сколько знакомых у вас осталось в «Динамо»? Кроме Шунина.
— При мне и Лещук, и Тюкавин подходили к основе. Сейчас Костя смотрится очень зрело. В Косте восхищает умение бороться за место в штрафной, голевое чутье. Особенных скоростных качеств нет, но умеет найти зону, в которой должен находиться, принять решение. Ради этого может подтолкнуть соперника, чтобы не было фола — и получается незаметно, естественно. Все эти навыки, думаю, передались от отца, тоже спортсмена (Александр Тюкавин — легенда хоккея с мячом. — Sport24). У Кости футбольная голова настоящего игровика и прирожденного форварда. Умница!
— Потянет «Атлетико»?
— Наверняка там Косте потребуется долгий период на адаптацию — как Захаряну год назад. Захочет это ускорить — должен незамедлительно учить язык, культуру. Если про «Атлетико» правда, конечно. Это совершенно другой уровень, но задатки для него есть. Отлично чувствует мяч, знает, куда он придет. Еще Тюкавин знает своего визави — соперника, против которого оказывается. Ну и в современном футболе большой дефицит забивных игроков, а в этом сезоне Костя — один из лучших бомбардиров.
— Почему в последних турах основной вратарь — Лещук? Вы бы предпочли его или Антона?
— Симпатичны оба. Помню первые моменты Шунина в основе «Динамо», и как к нам пришел 16-летний Лещук — тоже. Сейчас Игорь играет уверенно — но и Антон опытен, в нужные моменты спасал. У него отличный характер — трудолюбив, никогда не сдается. Антропометрия — вообще нет слов, у Шунина самые идеальные параметры. Ну и вся карьера прошла в «Динамо» — это почетно.
— В чем Лещук сильнее Шунина?
— С юных лет Игорь выделялся прежде всего игрой в ближнем бою. Выход один на один, удары с близких расстояний — такие микродуэли всегда были его козырем. Постепенно он прибавлял во всем — сейчас это полноценный вратарь.
— Когда вы играли в «Динамо», чешский тренер Гржебик устраивал на сборах дикие забеги. Артем Ребров вспоминал их так: «Второй или третий сбор в Турции, Березовский все с себя сбросил, в одних подтрусниках еле бежит, чуть ли не тошнит».
— Приукрасил Артем. Да и беготня вся на первом сборе. В Турции нам на бригаду выдали пульсометр — тогда это было в новинку. Должны были поддерживать определенный пульс, держать около 160 ударов в минуту.
— На вас пульсометр, как говорит Ребров, выдавал под 200 — и вся остальная бригада бежала без напряга.
— Да, я нормально переносил. Все-таки уже за 30 лет было, а молодежи нагрузки давались тяжело. Когда-то я и сам с трудом выносил бег. А тот же Ребров сейчас марафоны бегает — все меняется.
— Вы сейчас тоже в отличной форме. Как ее поддерживаете?
— Первые два-три года по окончании карьеры провел не слишком активно. И начал ощущать проблемы, особенно когда ложился спать. Чувствовал — с сердцем что-то не то. Моментами казалось, будто оно остановится. Говорили, это от головы. Тогда я стал стабильно бегать. Сейчас хожу по абонементу в тренажерный зал, занимаюсь четыре-пять раз в неделю.
— Недавно вы сыграли против звезд в Китае. Кто поразил больше всех?
— Москарделли, забивший через себя. Тотти черпачок исполнил, но он заметно прибавил в весе. Фигу вроде бы в хорошей форме, но мы же видели его молодым, в течение карьеры. А сейчас — не-не-не, уже другое дело.
Роберто Баджо и Роман Березовский
Кстати, большинство игравших в том матче итальянцев — агенты. И многие спрашивали у меня про защитника Арутюняна. Я посоветовал выйти на связь с Галицким — знаю, как он относится к воспитанникам, для них он как бы агент.
— Чем итальянцев так зацепил резервист «Краснодара»?
— Георгий и нас поразил уже дебютом в сборной — он получился внезапным, Арутюняна мы выпустили экстренно, но парень быстро освоился. В таком возрасте не ощущает давления — оно только побуждает играть лучше. И очень профессионален. [Когда] знает, что выйдет слева в защите — сам накануне на тренировке отрабатывает игру левой ногой. Слова про потенциал Сперцяна применимы и к Георгию.
— Мы много говорили о вашей психологии. Сейчас появился внутренний комфорт?
— Все время есть стремление что-то улучшить — в тренерской работе особенно. Серьезно готовлю своих вратарей, стараюсь как можно больше с ними общаться. Но по жизни чувствую себя спокойнее, чем в молодости. С молодыми людьми тяжелее — с вратарями в частности. С 20–30-летними работается очень сложно. Амбиции, юношеский максимализм слишком перехлестывают. А после 30 лет в большинстве случаев вратари начинают как губки впитывать каждое слово, любой совет, сразу же исправляют ошибки. Вот таких тренировать — одно удовольствие.
— Чего вы хотите от своей карьеры? Вывести Армению на Евро?
— Было бы круто! Доволен тем, что имею. Дважды пробовал руководить самостоятельно. «Пюник» не беру в расчет — тогда был коронавирус, бардак, не сложилось совсем. Хоть сколько-то серьезный опыт был в «Сочи».
— Там вы работали с Точилиным. Сильный тренер?
— Честно говоря, не особо понял. Наверное, ему не хватило опыта. Не скажу, что при Точилине команда играла хорошо — только в Первой лиге. В «Сочи» я отвечал за стандарты, давал советы Точилину — все-таки играли вместе. Но тот не особо прислушивался, делал по-своему.
— Вы какое-то время исполняли обязанности главного тренера сборной Армении.
— Да, выводил команду на товарищеские матчи с Косово и Албанией в ноябре 2022-го. Состав тогда был ограниченный, но адреналин я испытал. Хочется однажды повторить те ощущения.
