Отношение к женщинам на Руси презирал даже Достоевский: вот что его возмущало в славянофилах
Федор Михайлович Достоевский вот уже почти 200 лет воспринимается в общественном сознании как один из главных консерваторов русской литературы. Еще во времена становления СССР власти находили его слишком архаичным писателем и не особо «рекомендовали» к прочтению: особенно тех же «Бесов», в которых Федор Михайлович выводил социал-демократов в совсем не выгодном свете.
В наши дни фигура Достоевского снова стала актуальной — ведь он регулярно высказывался по поводу вопросов русского народа, отношениях нашей страны и Европы, той же Америки, либералов и прочего, о чем сейчас, в основном, говорят и читают в связи со сложившейся политической обстановкой.
Примечательно в данном случае то, что как раз для своего времени категоричным консерватором Федор Михайлович не был. Он активно полемизировал с так называемыми «славянофилами» — в данном контексте речь идет о сторонниках мнения, согласно которому настоящую Россию мы потеряли с реформами Петра Великого. Якобы они разорвали связь между народом и интеллигенцией, а также в целом переориентировали страну на отношения с Западом.
Вот как он объяснял, почему России не нужно ориентироваться на исключительно свои исконные традиции и ценности:
«Но в том-то и беда, что допетровская Русь и московский период только видимостью своею могут привлекать наше к себе внимание и сочувствие. А если повнимательней вглядеться в эту, по-видимому, чудную картину, в отдалении рисующуюся нашему воображению, мы найдем, что не все то золото в ней, что блестит… Она потому и хороша, что вдалеке от нас, что ее показывают при искусственном освещении. Посмотря на нее вблизи, найдешь, что тут и краски слишком грубы, и фигуры аляповаты, и в целом что-то принужденное, натянутое, ложное…
Действительно, лжи и фальши в допетровской Руси — особенно в московский период — было довольно… Ложь в общественных отношениях, в которых преобладало притворство, наружное смирение, рабство и т. п. Ложь в религиозности, под которой если и не таилось грубое безверие, то по крайней мере скрывались или апатия или ханжество. Ложь в семейных отношениях, унижавшая женщину до животного, считавшая ее за вещь, а не за личность… В допетровской, московской Руси было чрезвычайно много азиатского, восточной лени, притворства, лжи. Этот квиетизм, унылое однообразие допетровской Руси указывают на какое-то внутреннее бессилие.
Если московская жизнь хороша была, то, скажите пожалуйста, что же заставило народ отвернуться от московского порядка вещей и повернуть в другую сторону? Одним словом, что произвело наш русский раскол? Ведь выходит, что нельзя сливать Москву с народом, нельзя московскую, допетровскую жизнь признавать за истинное, лучшее выражение жизни народной.
И по этому-то московскому идеалу славянофилы хотят перестроить Русь… Для них все наше развитие, положим небольшое, но все-таки развитие, какое у нас было со времен Петра, — все это равняется нулю… Они ужасно бранят Петра за то, что, по выражению Аксакова, он заварил кашу слишком крутеньку, а сами немного уступают ему в своей крутости. В них видна та же допетровская бесцеремонность с жизнью…»
