Знаменитый русский классик Николай Васильевич Гоголь никогда не был душой компании. Он обладал тяжелым характером, многим казался замкнутыми и неискренним, мог нагрубить окружающим и порой даже притворялся спящим в гостях, чтобы избежать общения.
Тем не менее в редкие моменты «озарения», находясь в прекрасном расположении духа, Гоголь без проблем оказывался в центре всеобщего внимания благодаря уникальному чувству юмора. Классик обожал рассказывать анекдоты. Он делал это мастерски, входил в кураж и уже не мог остановиться, заставляя безостановочно хохотать себя и своих слушателей.
«Гоголь был, как говорится, в ударе. Два или три анекдота, рассказанные им, заставили всю компанию хохотать чуть не до слез. Каждое слово, вставляемое им в рассказы других, было метко и веско… Между прочим, услыхав сказанную кем-то французскую фразу, он заметил: «Вот я никак не мог насобачиться по-французски!» — «Как это — насобачиться?» — спросили, смеясь, собеседники. «Да так, насобачиться… другим языкам можно учиться, изучать их… и познакомишься с ними… а чтоб говорить по-французски, непременно надо насобачиться этому языку», — вспоминал актер Александр Толченов день знакомства с Гоголем.
Отличительной чертой гоголевских анекдотов было отсутствие всяких рамок. Классик любил аморальный, черный юмор и не обращал внимания на то, кому и при каких обстоятельствах он рассказывает шутку. В итоге однажды он страшно обидел свою знакомую — тетю тайного советника и писателя Владимира Сологуба.
Гоголь посетил ее во время траура — женщина оплакивала недавно почившую мать. Поначалу ничего не предвещало беды. Казалось, писатель был полон скорби. Однако очень скоро грусть ему опротивела. И тогда Гоголь решил выдать очередной анекдот.
«Входит Гоголь с постной физиономией. Как обыкновенно бывает в подобных случаях, разговор начался о бренности всего мирского. Должно быть, это надоело Гоголю: тогда он был еще весел и в полном порыве своего юмористического вдохновения», — рассказывал Сологуб.
«Вдруг он начинает предлинную и преплачевную историю про какого-то малороссийского помещика, у которого умирал единственный обожаемый сын. Старик измучился, не отходил от больного ни днем, ни ночью по целым неделям, наконец утомился совершенно и пошел прилечь в соседнюю комнату, отдав приказание, чтоб его тотчас разбудили, если больному сделается хуже. Не успел он заснуть, как человек бежит. «Пожалуйте!» — «Что, неужели хуже?» — «Какой хуже! Скончался совсем!» При этой развязке все лица слушавших со вниманием вытянулись, раздались вздохи, общий возглас и вопрос: «Ах, боже мой! Ну что же бедный отец?» — «Да что ж ему делать, — продолжал хладнокровно Гоголь, — растопырил руки, пожал плечами, покачал головой, да и свистнул: фю, фю».
Реакция последовала незамедлительно. Дети, находившиеся в комнате в тот момент, прыснули. А вот хозяйке такой анекдот очень не понравился.
«Громкий хохот детей заключил анекдот, а тетушка с полным на то правом рассердилась на эту шутку, действительно в минуту общей печали весьма неуместную», — писал Сологуб.
Прогнала ли женщина Гоголя из дома после такого, Сологуб не уточнял. Однако наверняка впредь в гости к ней писатель больше не наведывался.
«Трудно объяснить себе, зачем Гоголь, всегда кроткий и застенчивый в обществе, решился на подобную выходку. Быть может, он вздумал развеселить детей от господствовавшего в доме грустного настроения; быть может, он, сам того не замечая, увлекся бившей в нем постоянно струей неодолимого комизма», — заключал Сологуб.
