После победы на чемпионате мира — 1998 Алексей Ягудин принял окончательное решение покинуть группу Алексея Мишина. Позвонив Татьяне Тарасовой и объяснив ей ситуацию, фигурист в ответ услышал просьбу перезвонить через неделю. В то время Ягудин участвовал в турне Тома Коллинза «Чемпионы на льду», с интересом знакомясь с американскими городами. Когда же он приехал в Нью-Йорк, к нему неожиданно приехал Мишин.
«У меня не было желания сразу выкладывать своему тренеру все новости, но Алексей Николаевич первым приступил к делу. «Слышал, ты хочешь от меня уйти?» — спросил он. Я кивнул — так и есть. «Кто же будет твоим наставником?» — продолжал Мишин. Я не был уверен, что Татьяна Анатольевна примет меня, поэтому честно ответил, что не знаю. Я ожидал, что он расстроится или разгневается. Как же я ошибался! Безо всяких эмоций он процедил: «Что ж, так тому и быть».
Я согласился с ним, поблагодарил за все, что он сделал для меня, и заверил его, что выплачу ему проценты от всех денег, заработанных в этом сезоне, включая тур Коллинза. (Как правило, фигуристы получают призовые через полгода после стартов.) Мы пожали друг другу руки и разошлись. Меня потрясла спокойная холодность Мишина, но в то же самое время я был рад, что разговор состоялся», — вспоминал Алексей в своей книге HAPROЛOM.
После разговора с тренером Ягудин позвонил маме — та расплакалась и стала уговаривать сына не бросать Мишина. Она не хотела, чтобы Алексей уезжал из России, но фигурист делал так, как считал правильным.
Вечером того же дня чемпион мира с друзьями отправился в русский ресторан, рассказав им о встрече с Мишиным. Дав волю эмоциям, Ягудин направился в номер к Алексею Николаевичу.
— Многое между нами осталось недосказанным, и мне хотелось объяснить ему, что было причиной моего решения. Я сказал ему обо всем, что волновало меня. Говоря о боли и унижении, которые мучили меня несколько последних лет, я дал волю слезам. Слишком долго я сдерживал свои чувства. Но о каком бы инциденте я ни упоминал, Мишин всему давал благоразумные объяснения.
Чем больше он приводил доводов, тем сильнее меня охватывало замешательство. Когда я покинул комнату тренера, голова моя кружилась, и я уже не был уверен, что поступил правильно.
На следующий день было запланировано шоу: Алексей же провел бессонную ночь и чувствовал себя разбитым, с трудом натянув костюм. Он все-таки вышел на лед, но откатался очень слабо. Будущего чемпиона мучили два фактора: первый — осознание того, что Мишин — «мастер манипуляций, черная магия которого все еще влияла на фигуриста»; второй — мама была категорически против разрыва, из-за чего Алексей стал испытывать чувство вины и не мог дать отпор напавшей депрессии.
— После я упрекал себя за то, что позволил эмоциям, а также Мишину помешать моему выступлению. Чувство дикой досады совершенно неожиданно породило во мне протест: вне всяких сомнений, я никогда не вернусь к Мишину! Никогда и ни за что! Если Тарасова откажет мне, я найду другого тренера. Я в одно мгновение осознал, что стал уже взрослым человеком.
Позвонив Тарасовой в следующий раз и прислав ей все необходимое, несколько дней спустя Ягудин наконец услышал ее согласие. Так в его жизни началась совершенно новая (ставшая впоследствии великой) глава.
В материале использовались цитаты Алексея Ягудина из его книги HAPROЛOM.
