«Олимпиада будет, а нас на ней — нет». Русский суперстрелок об отстранении России, продаже тортов и поездке в Кению
Олимпиада-2020 в Токио. Первый соревновательный день. Анастасия Галашина открывает счет медалям сборной России, взяв серебро в стрельбе из пневматической винтовки на 10 м. После этого спортсменка погружается в пучину интервью, ни один ее шаг журналисты не пропускают. Но ровно в тот момент, когда тема с Играми полностью отработана, внимание практически полностью пропадает.
За те несколько лет, что прошли с Олимпиады, Галашина дала не так много интервью, хотя в ее жизни произошло немало интересного. Она застала и отстранение от международных стартов, и восстанавливалась после травмы, и открыла свою стрелковую школу, и еще много чего личного.
Sport24 созвонился с Галашиной, чтобы узнать и рассказать вам, как она живет после успеха в Токио.
— Вся Россия узнала о вас в 2021 году, когда в первый день Олимпиады в Токио вы стали второй. Прошло два года, вы сами сказали, что волна внимания спала. Жить стало легче?
— Да и тогда было несложно. Ничего особо не поменялось, все так же.
— С вниманием к вам ушло оно и к стрельбе. Не раздражает, что вы столько тренируетесь, а отдача получается только раз в четыре года?
— Из-за этого, может быть, и есть какое-то разочарование, но это, наверное, в силах изменить федерации и нам самим, спортсменам. Сейчас наша федерация старается что-то предпринять, привлекает телевидение на финалы национальных чемпионатов.
— Во время Олимпиады стало известно, что в Ярославле есть проблемы с тиром, где только бумажные мишени. Вам в итоге приобрели новые электронные мишени?
— На данный момент они не установлены, но закуплены. Их завезли в тир, но самая большая проблема — отсутствие ремонта. Все достаточно старое, в том числе и для этих установок. Например, там нужно всю проводку менять. В общем, чтобы установить мишени, нужно как-то их приладить по уму.
— После медали в Токио дела со стрельбой в родном Ярославле стали лучше?
— Я не могу сказать, что лучше стало. Да, стрельба стала базовым видом спорта в регионе, есть финансирование: и винтовки нам закупили, и патроны детям, но, я считаю, что все равно не в том объеме, в котором это должно быть. При этом надо понимать, что в регионе за год все равно ничего не сделаешь. Нужно больше денег, больше финансов, тогда у нас дети будут обуты, одеты, будут патроны — появятся и результаты. Пока что с технической стороны я не могу сказать, что можно штамповать спортсменов высокого класса.
— Вы не скрывали в 2021 году, что дальше ваша цель — Олимпиада в Париже. С того момента все сильно поменялось. В нынешних обстоятельствах все еще мечтаете об Играх?
— На 10%. Но, я думаю, что все уже понимают: Олимпиада будет, а нас на ней — нет. Я не отчаиваюсь и продолжаю тренироваться, уверена, что будут какие-то альтернативные соревнования, уже есть об этом разговоры.
— Какие чувства были весной 2022-го во время массовых отстранений российских спортсменов от международных стартов?
— 25 февраля мы вылетали на Кубок мира в Каир (Египет — прим. Sport24), там тучи сгущались. Я еще успела, например, выступить, и один пистолетчик тоже. Мы взяли медали. А потом нас вежливо попросили уехать оттуда. Уже тогда меня тщательно осматривали, чтобы не было ни флага, ни герба на церемонии награждения. Было неприятненько, грустно от этого всего.
— Расскажите о соревнованиях в России?
— Конкуренция в России сильная. Конкретно вот в моих упражнениях, в пневматической винтовке, ого-го какая конкуренция. Например, сейчас я на чемпионате России не пробилась в финал. Молодые наступают, у нас все хорошо в этом плане.
Что касается организации, я никогда не обращала на это внимание, потому что есть соревнования, ты должен выступить на них независимо от условий. Но проблемы в организации есть везде, даже за границей, это нормально.
Единственное, грустно, что мы — сборная России. Мы тренируемся для того, чтобы выступать на мировом уровне, а тут это забрали. Непривычно и непонятно теперь, к чему идти, к чему стремиться.
— Пневматическая винтовка сильно пострадала после санкций к российскому спорту?
— Я не знаю, потому что мы, например, не каждый день себе винтовки покупаем. Моей винтовке уже четвертый год. Конечно, ее пора поменять. Проблемы есть, но все как-то выкручиваются, втридорога можно купить по каким-то каналам.
У нас, например, есть один бизнесмен, он делает официальную закупку для школы. Он ездит сам, покупает за границей индийские костюмы. Через него можно сделать заказ, проблем нет, но единственное — ценник.
Налажено ли российское производство? Не знаю, что сказать. У нас всегда стрелковый инвентарь был иностранный. Но для юниоров, например, в Москве есть завод по производству оружия. Они стали производить линейку винтовок, достаточно бюджетную, но для школ, для начинающих спортсменов, для масс. А для сборников, наверное, для мастера спорта, уже все-таки не того уровня оружие. Пока мы все сидим на зарубежном инвентаре, потому что замены нет.
— Сколько еще есть времени у стрелков, чтобы не начать регрессировать без международных стартов?
— Тяжелый вопрос. На самом деле, тут как раз проходила УМО (углубленное медицинское обследование — прим. Sport24), и там тоже были стрелки, колясочники, еще ребята из какого-то вида спорта. И вот этот стрелок рассуждал: «Ну, нам-то чего, у нас же не контактный вид спорта, не когда ты там бежишь, а рядом с тобой бежит соперник, и ты должен его обогнать. Стрельба — когда ты либо попал в 10, либо не попал».
Стрелки больше сами в себе находятся, стремятся всегда к более высокому результату здесь и сейчас. Поэтому я, наверное, могу сказать, что неважно, где мы выступаем. Нужно показывать свой максимум всегда. Наверное, мы не будем регрессировать. Просто проблема в том, что сейчас нет международных стартов, а из-за этого можно просто потерять будущее поколение. Мы-то ничего, мы знаем, что такое чемпионаты мира и Европы, Олимпиада, а вот поколение, которое подтягивается на замену, может просесть без стартов.
— Международная федерация стрелкового спорта вроде бы готова допустить россиян до соревнований в нейтральном статусе. Продвижения есть?
— Ничего не знаю, у нас все молчат, ничего не понятно вообще.
— У вас был большой перерыв без стартов. Сначала из-за отдыха после Олимпиады, а потом из-за травмы. Давайте начнем с последнего. У вас была операция на связках колена. Что стало триггером?
— Неудачно на тренировке в зале позанималась. Я даже сразу не поняла, потому что травма в стрельбе — редкость. Вот я и подумала, что это растяжение какое-то. Из-за этого мы потеряли очень много времени. Потом мне поставили неправильный диагноз, затем сказали, что нужно делать операцию. Я травмировалась в апреле, а операция у меня только в августе случилась. Реабилитация тоже не совсем гладко прошла, потому что были косяки определенные. До сих пор их разгребаю.
Сейчас я выступаю, свою основную задачу выполняю, и вполне успешно с января месяца.
— Теперь про отдых. После Токио вы с мужем улетели в Кению. Расскажите об этом путешествии.
— Это было необычно, здорово. Нам все понравилось, эмоций было выше крыши, что тут еще скажешь.
Мы решили поехать спонтанно. Я вообще хочу много где побывать, но конкретно тут случайно все вышло.
Меня очень поразила природа. Я понимала куда еду, какова эта картинка, но это все равно достаточно интересно. Когда ты смотришь программы про животных по телевизору и когда ты видишь это все своими глазами, это, конечно, совершенно иначе ощущается.
Я вот даже кормила жирафа с руки. Страшно не было, хотя они могут быть агрессивными, как нам сказали.
— Во время паузы от стрельбы вы попробовали много нового. Например, макраме.
— Я зачем-то пошла в «Леонардо», увидела книгу про торты, решила купить, а рядом стояла книга по макраме, ее тоже взяла. Подумала тогда: «Прикольно что-то было бы связать из узлов, канатов». В общем, и макраме сделала по книге впервые, и торт испекла.
— Как стали домашним кондитером?
— Кондитерка меня завлекла, я уже даже не помню, как это все завертелось. Мне просто, видимо, некуда было девать свою энергию.
Я начала гуглить рецепты, смотреть ролики. Мне куча всякой рекламы стала высвечиваться. И вот так я увидела обучение, потом другое обучение, в общем, спустила кучу денег на это. Я научилась делать всякие разные торты, пирожные, десерты, вообще все что угодно. Даже продавала что-то, потому что было нереально столько съесть. Люди покупали, говорили, что вкусно.
Сейчас торты на заказ не пеку. Это великий труд, потому что это очень тяжело, много всяких разных нюансов. Сейчас я переключилась на французский десерт — макарон. Его я буду стараться активно в свободное время продавать.
— С какой попытки получились идеальные печеньки?
— Я в мае того года начала. Первые месяцы у меня ничего не получалось. Не помню, сколько килограмм муки перевела. Потом я забросила это все, а зимой случайно мне в инстаграме (деятельность Meta (соцсети Facebook и Instagram) запрещена в России как экстремистская. — прим. Sport24) попалась девушка из Иваново, которая делает макарон на заказ. Она анонсировала обучение. В общем, я долго думала, а потом купила курс. И благодаря ей все со второго раза получилось.
— Никто из семьи не предлагал пойти на шоу «Кондитер»?
— Постоянно говорят об этом, но, я думаю, меня там точно не будет. Я знаю, как это все там происходит. Приготовить за 5 часов такие изделия, которые они требуют, — нереально. Да, там делают скидку на это, но стрессняк все равно большой. Не знаю, как они там все успевают в этом хаосе.
— Что еще хотите попробовать?
— Я столько всего хочу попробовать: и фотографом хотела работать, и языки изучать. Кстати, давно курс по английскому языку купила, а все никак не могу закончить, потому что реально времени не хватает. Еще китайский хочу изучать.
— На курсы по макияжу не ходили? Вы ведь думаете после завершения карьеры стать визажистом.
— Вот это, кстати, вообще уже все, тема пройдена, я даже не пыталась и не хочу. Уже не рассматриваю эту специальность в качестве работы после завершения карьеры.
— Откуда в вас столько творческого?
—Я сама не знаю. Я всегда шучу: «Почему у нас 24 часа в сутках, и, вообще, зачем людям сон, мы бы столько всего успели сделать».
Может быть, действительно, это есть во мне, потому что постоянно вот этот день сурка, усталость. Просто хочется какого-то переключения, хочется всегда что-то руками делать.
— В прошлом году вы завели собачку по имени Шаня. Как решились на такой серьезный шаг?
— Да, это очень серьезный шаг, потому что мы нашу собаку воспринимаем как ребенка.
Я давно хотела собаку, но так случилось, что у моих родителей она была, тоже йоркширский терьер. Она 11 лет прожила. И когда я улетела в Каир на Кубок мира, умерла. Я очень сильно плакала, вся семья была подавлена. И через месяц где-то мама начала говорить о том, что она бы хотела собаку, папа был против, потому что еще не отошел от потери.
В общем, я как-то уговорила родителей, они стали рассматривать варианты, выбирать щенка. Мама потом написала, что они едут смотреть, и я ей сказала: «Слушай, если там будут еще девочки, ты нам напиши, мы тоже посмотрим». Это спонтанно получилось, но собаку я давно хотела. Когда отправлялась на Олимпиаду, мужу сказала: «Если я хорошо выступлю на Играх, у нас будет 2 собаки». Он был не против собаки, но двух точно не хотел. В итоге я вступила хорошо, но у нас собака пока одна, но я требую вторую. Муж все еще против, потому что у родителей же тоже собака. Когда мы уезжаем вместе с ним куда-то, у родителей там две собаки, а если будет еще третья… Родители явно к этому не готовы. Хотя говорю маме: «Я же хорошо выступила на Олимпиаде». А она мне: «Кто сказал, что хорошо» (смеется).
В общем, у нас собаку зовут Шаней, а у родителей — Пулька. Мы их очень любим. Хотелось бы еще одну, но это, видимо, когда я сяду дома уже.
— В какой момент появилась ваша школа? Новость о задумке была еще в 2020 году.
— Это все получилось параллельно с Олимпиадой. Пока я была на Играх, папа все зарегистрировал, а после Токио мы открыли школу.
— Если бы не отец, решились бы?
— Точно нет.
— Во сколько обошлось открытие частной школы?
— Мы особо в это дело не вкладывались, потому что арендуем помещение у муниципальной школы, также арендовали оружие. Но мы бы с удовольствием нашли спонсора и построили тир, хотя на это нереальное количество денег нужно, это достаточно специфичный объект.
Поначалу звали всех желающих пострелять. На деньги, которые они платили, можно было купить патроны и так далее. Когда уже школа открылась, мы назначили абонемент для детей на месяц. На эти деньги закупаются патроны, пульки. Пока это проект на энтузиазме, не ради денег, ради детей, ради того, чтобы вид спорта развивался.
— Как часто сами занимаетесь с детьми?
— С детьми занимается супруг, но я на подхвате. Он просто достаточно ревностно относится к своим спортсменам, потому что хочет сам воспитывать их. Но у нас были проблемы с 14-летней Ирой, которая мастера спорта выполнила, проходив к нам год. Он уже попросил меня посмотреть, потому что не знал, что с ней делать. Я три часа провозилась с ней, у нас получилось найти ошибку, но это были ужасные три часа, потому что у меня мозг просто кипел. Работать тренером — очень тяжело. Спортсменом быть проще. Поэтому я даже не знаю, буду ли когда-нибудь тренером, но я в себе чувствую большой потенциал, как бы могла помочь.
— Что нужно ребенку, чтобы попасть к вам в школу?
— Возраст не меньше 10 лет, в идеале — 12, желание и, понятное дело, здоровье. Часто в стрельбу родители приводят ребенка и говорят: «Нам запретили, у нас спина больная, косоглазие, — 8 зрение и так далее. Нам сказали, идите в стрельбу, в стрельбе же ничего не надо». Мы таких не берем. Стрельба — это спорт. Мы поднимаем винтовку от 6 до 8 кг, находимся в статической нагрузке на протяжении нескольких часов. За тренировку можно поднять винтовку 300 раз, а для этого человек должен быть крепкий, здоровый.
— Помимо школы у вас теперь еще есть бренд одежды для стрельбы — GALASHINA_SPORTS. Рассказывайте.
— Папа договорился с обувной фабрикой. Она производит лыжные ботинки, обувь для повседневной носки. В общем, на фабрике нам разработали стрелковые ботинки. Их уже даже у нас на соревнованиях заказывают, покупают, буду тестировать.
Стрелковые перчатки делает фабрика, которая обшивает хоккеистов.
У нас достаточно бюджетная одежда и обувь. Конкурентов на рынке нет.
В России стрелковая экипировка — всегда импорт. Если раньше я могла купить немецкие ботинки тысяч за 15 напрямую, сейчас в нынешних реалиях ботинки уже от 30 тысяч. Это достаточно накладно. У нас же ботинки для юниоров можно взять за 10-12 тысяч или что-то вроде того.
— С таким количеством хобби и работы в бизнесе, как долго еще планируете оставаться в спорте?
— На данный момент я решила, что концентрируюсь на восстановлении после травмы. Я работаю до Парижа, а дальше посмотрим. Игр может и не будет, но я продолжаю работать, потому что могут быть альтернативные соревнования.
После 2024 года я надеюсь получить еще одну жизненную роль — мамы. Не знаю, как будет после этого, но надеюсь, что ребенок все-таки позволит продолжать заниматься стрельбой. Я не чувствую, что настрелялась. Сейчас нас лишили возможности выступать на международной арене, а я не все еще сказала.
