«Как завести дружбу в России? Вместе выпить!» Японская фигуристка стала своей в Питере

Марина Крылова

Поделиться

Комментарии

Юко Кавагути родилась в японском городе Фунабаси, в 18 лет переехала в США, а еще через три года — в Россию. Во всем виновато фигурное катание. Увидев на Олимпиаде в Нагано выступление Елены Бережной и Антона Сихарулидзе, Юко решила, что хочет быть как они, бросила одиночное катание и отправилась за тренером русских чемпионов Тамарой Москвиной — сначала в Штаты, потом — в Петербург.

Весной 2006 для Юко нашелся перспективный русский партнер — Александр Смирнов. С 2008 года они начали выступать за Россию. Почти 10 лет совместной спортивной жизни принесли две личных бронзы и командное серебро на чемпионатах мира, два золота на чемпионатах Европы и три золота в России.

Перед Сочи-2014 они тоже были в числе главных претендентов на медали, но пропустили Олимпиаду из-за травмы Александра. Практически завершая спортивную карьеру, Кавагути и Смирнов первыми в истории исполнили сразу два четверных выброса в одной программе.

В интервью Sport24 Юко объяснила, почему не жалеет, что отказалась от японского паспорта, как переживала пропуск Олимпиады в Сочи и чем японские фанаты фигурного катания отличаются от русских. А еще рассказала про Петербург Достоевского и русско-японский конфликт вокруг Курильских островов.

— Вы переехали в Россию 15 лет назад. Чувствуете себя здесь как дома?
— Сложный вопрос. Знаете, здесь меня называют японкой, когда приезжаю в Японию, представляют как российскую спортсменку. Получается, зависла где-то между Россией и Японией.

Я живу в Петербурге, и мне, правда, хорошо. И вообще, кажется, я стала лучше понимать русских. Это ощущение появилось не так давно. Я сейчас не про речь, а про характер. Когда только приехала, тяжелее всего было принять, что здесь люди так свободно нарушают личные границы друг друга, раздают какие-то советы, когда ты не просишь об этом. Вы даже можете не знать друг друга. Но мне очень повезло с близким окружением. Прежде всего — с Тамарой Николаевной. Она до сих пор меня защищает. И я, правда, ни разу не сталкивалась с такой ситуацией, когда могла бы даже просто подумать: «Все — это уже точно невозможно терпеть. Я домой».

Что так и не смогла понять до конца, это русский юмор, в том числе — шутки Тамары Николаевны. У нее черный юмор, жесткий. Первое время постоянно обижалась. Сейчас, конечно, намного лучше. Можем похохотать вместе.

— Проговаривали этот момент или она интуитивно поняла: что-то не так?
Мы разговаривали, да. Она сначала даже пыталась мне объяснять, над чем надо смеяться, причем по-английски. Сейчас такое тоже иногда случается. Но я уже говорю: «Тамарочка, объясните, но только по-русски. Я говорю по-русски». Просто она английский сейчас использует достаточно редко, и я от него отвыкла — в итоге получается не очень.

Со мной все почему-то стараются заговорить по-английски. Для меня это даже немного забавно, но понятно: ко мне не надо очень долго присматриваться, чтобы понять, что я иностранка.

Я прекрасно понимаю английский язык. Но обычно, когда слышу его от русских людей, он дается мне немного сложнее. А еще: я же слышу, как человек пытается перевести свой вопрос с русского на английский, подбирает выражения, выстраивает грамматику — в такие моменты тяжело не засмеяться.

— Вы правда достаточно уверенно говорите по-русски. Как учились?
— Мне довольно легко даются языки. В грамматике я, конечно, полный ноль. Но понимать язык и говорить на нем начинаю быстро. Какую-то общую картинку улавливаю практически сразу.

Когда переехала в Россию, знала всего пару слов. До переезда несколько лет прожила в Америке, где тогда работал Игорь Борисович Москвин, муж Тамары Николаевны, мой первый партнер Саша Маркунцов тоже был русским. Мы все общались на английском, но я постоянно слышала русскую речь. Говорить не могла, но, видимо, что-то в голове откладывалось. А потом поступила в СПбГУ, на факультет международных отношений. Здесь, конечно, главным был русский язык. А учебный план был выстроен так, что у меня не было времени раскачиваться — надо было сразу включиться и работать. Зато теперь могу не только свободно говорить, но и читать на русском. Честно признаюсь: удается не очень много. Пробовала читать классику — тяжело. Перешла на Агату Кристи и Артура Конан Дойла — на русском, конечно. Сейчас как раз дочитываю книги про Шерлока Холмса. Я его читала когда-то на английском, поэтому сейчас легче воспринимать на русском.

— А кого из русских классиков читали?
— Начинала Достоевского — «Бедные люди». Мне очень его советовали, рассказывали, что там как раз описывается Петербург. Город униженных и оскорбленных, правильно? Но это не мой Петербург, конечно. Слышала, что многие местные даже сходили с ума. Это неудивительно — все вокруг так давит.

Вообще, я заметила, что русские писатели немного тяжелые, не в смысле языка и стиля. А в том смысле, что почти все очень грустные. Даже Пушкин. Вроде бы о любви, а с грустью. «Я вас любил, любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем» — одна из первых строчек, которую выучила когда-то на русском языке.

— Вы говорите, что Петербург Достоевского — не ваш. А какой ваш?
— Это для меня очень сложный вопрос. Люблю свой район, где у меня квартира. Оттуда все видно: Летний сад, Дворцовый мост. Очень красиво. Еще одно любимое место — наш каток. Я там как-то сразу успокаиваюсь, чувствую себя как дома.

В Петербурге много прекрасных парков. Прогуливаешься и чувствуешь себя какой-нибудь графиней — сразу представляешь себя в роскошном платье, хочется расправить плечи, поднять голову.

Раньше постоянно ходила в Мариинский театр. Сейчас перестала, хотя возможность есть. Очень расстроила одна постановка. Уровень балета стал хуже, а цены — выше. Так быть не должно. Не хочу поддерживать такой балет. Для меня это вообще больная тема. Я с детства мечтала стать балериной, учиться в Вагановском училище, тоже здесь, в Петербурге. Но мама очень любила фигурное катание и заставляла меня заниматься. Я злилась, конечно, а теперь благодарна: мечта отчасти сбылась, я живу в Петербурге, а в парном катании есть что-то и от балета тоже.

***

— Тамара Николаевна рассказывала, что вы напросились к ней на тренировку, отправив письмо по факсу. Это правда?
— Да. Написала, что хочу заниматься парным катанием и кататься так же красиво, как Лена Бережная. Искренне и даже немного по-детски думала, что как только поменяю тренера, сразу стану второй Бережной. Тамара Николаевна, конечно, отказала. Она вообще сначала хотела отделаться от меня любым способом, но я была очень упрямой. Тогда она использовала последнюю уловку: предложила приехать на сбор в Америку, думала, наверное, что я не поеду. А я приехала.

— С вашим первым партнером Александром Маркунцовым вы начинали кататься за Японию. Почему в итоге не получилось?
— Тогда русским даже просто приехать в Японию было сложно, не говоря уже о том, чтобы получить гражданство. А без этого мы, естественно, никак не смогли бы представлять страну на серьезных соревнованиях. Кроме того, в ISU действовало правило, что нам нужно было минимум три месяца провести в Японии, никуда не выезжая. Мы не могли себе этого позволить, потому что оказались бы без тренера. Было слишком много бюрократии и препятствий.

— Обратный переход оказался проще?
— Да. Федерация фигурного катания была очень заинтересована в том, чтобы я переехала в Россию и получила гражданство. Я почти не занималась никакими бумажными вопросами. Единственное, что нужно было от меня — поступить в университет. Когда приезжаешь как студент, многие вопросы решаются автоматически.

В то время в парном катании как раз была смена поколений, ушли почти все лидеры. С 2008-го и до 2010-го практически никого не было, а для спортивных пар в русском фигурном катании это слишком непривычно, один из главных видов, с очень богатой историей.

На этом фоне было хорошо, что я японка по рождению, русская — только по паспорту. У нас всегда был аргумент, что мы не совсем настоящая русская пара, подстраховка от слишком высоких ожиданий. Мы прекрасно понимали, что не сможем с ходу стать первыми на международном уровне, но аргументы, которые актуальны для россиян, к нам можно было применять не всегда. Не было такого давления. Никто не мог нам сказать, что это мы прервали славную победную традицию русских пар — мы и сами не вполне русская пара. В какие-то моменты это становилось обидно. Но, с другой стороны, сохранило немало нервов.

— Отказаться от японского паспорта было сложно?
— Непросто, но я понимала, что когда-нибудь смогу его вернуть. Тогда я хотела тренироваться у Тамары Николаевны, добиться каких-то результатов в парном катании и готова была сделать все, что для этого потребуется. Ничуть не жалею, что все сложилось так, как сложилось. Я полюбила Россию.

— Помните первые тренировки в России? Насколько велика разница в подходах к работе здесь и в Японии?
— Когда я начинала заниматься, фигурное катание в Японии не было таким популярным. Не было условий, а, значит, и спортсменов. Мало льда, кроме того, фигурное катание — дорогой вид спорта. Аренда льда, тренер, коньки, костюмы — в Японии это реально большие деньги. И почти все расходы — на родителях. Можно сравнить только с теннисом.

Помню, очень удивилась, когда мой первый русский партнер рассказывал, что в России могут заниматься фигурным катанием просто для здоровья. Конечно, это немного расслабляет спортсменов. Людям сложно оценить то, что дается бесплатно, как лед, например. В Японии понимают, что платят за каждую минуту на льду, и стараются использовать время максимально эффективно. В России прямо во время тренировки могут отвлекаться, шутить, обсуждать какие-то другие темы. Не говорю, что это плохо — просто немного удивительно.

***

— Самый тяжелый период за время выступлений за Россию?
— Мы тратили много времени и сил на лечение и разные операции. Каждый раз было непросто возвращаться после них на лед. Но тяжелее всего было, когда Саша получил травму перед Играми в Сочи. Я до самого последнего момента верила, что мы сможем выступать. Я держала себя в форме, готовилась, тренировалась даже больше, чем обычно. Когда твой партнер травмирован, чтобы облегчить ему возвращение в спорт, нужно самой пахать за двоих.

Теоретически Саша успевал вернуться. Но решил не рисковать. Может, не очень уверенно себя чувствовал, может, что-то еще беспокоило. Я ничего не могла сделать. Только терпеть.

После Сочи у меня была мысль поменять партнера и уехать. Но так получилось, что у нас начался тур, мы много катались, у Саши появилась какая-то уверенность, и главное — желание снова выступать и бороться. И все перемены в моей жизни отменились сами собой.

— Как вы пережили саму Олимпиаду? Понятно, что выступление в Сочи должно было стать одним из главных моментов в карьере.
— Я просто уехала на это время из России. Находиться здесь было просто невозможно — со всех сторон только и слышно: «Олимпиада, Олимпиада». Ко мне приехала мама, и мы уехали в Хельсинки. А там — полнейшая тишина, никому вообще неинтересно, что там происходит в Сочи. Я смогла переключиться.

— Соревнования спортивных пар — одни из самых опасных. У вас бывали такие ситуации, когда вы понимали, что на грани?
— Серьезной угрозы для жизни никогда не было. Но был один неприятный момент во время шоу в Японии. Саша Смирнов наехал коньком на руку — столько крови я, наверное, никогда не видела. Хорошо, что палец в итоге удалось спасти. Это было практически сразу после того, как мы встали в пару. Мы оба даже не поняли, как это произошло. И я точно не могу ни в чем винить Сашу. Единственное — осталась небольшая обида, что в тот самый момент он ничего мне не сказал, не извинился. Наверное, сам так испугался, что не знал, как правильно отреагировать.

Понимаю, что такие вещи надо забывать достаточно легко, прощать. Сказать «извини», в принципе, тоже несложно — одно слово, а как меняется вся картинка. Мне бы сразу стало легче, еще тогда, 12 лет назад — и все, больше никаких мыслей и рассуждений про ситуацию. Но есть люди, которым очень сложно признавать вину. Это реально доставляет им большой дискомфорт. Я это не очень понимаю, но учусь принимать.

— Насколько знаю, у вас вообще были достаточно сложные отношения в паре.
— Наверное, можно так сказать, да. Но Саша многому меня научил. Он хороший человек, хоть и непростой. Мы практически не общались в жизни в то время, пока выступали вместе.

Я научилась понимать с полувзгляда, в каком он настроении, и в зависимости от этого, выстраивать наши отношения. На самом деле, это очень важно. Нельзя было, чтобы Саша, например, выходил в плохом настроении и злился на меня, когда делает выброс — в конце концов, это вопрос моей безопасности и даже жизни.

— А Тамара Николаевна как-то пыталась наладить контакт между вами?
— Конечно, особенно сначала. Перед Ванкувером у нас было совсем мало времени, и она взяла на себя роль посредника между нами. Нам, по сути, даже не надо было общаться друг с другом — все было через Тамарочку. И все было очень просто. Но после Олимпиады она решила немного отойти в сторону, чтобы мы, наконец, начали разговаривать.

В какой-то момент я поняла: чтобы наладить с Сашей контакт, надо вместе выпить. Это самый простой способ завести дружбу в России. Когда человек выпьет, он становится веселее, общительнее, расслабляется. Я умею пить, и с этим не было бы проблем, но это не самый правильный способ наладить отношения между действующими спортсменами. Чтобы осуществить этот план, нужно было еще найти правильный момент, чтобы не в ущерб тренировкам, а это почти нереально сделать.

Во время одного из гастрольных туров, уже после Сочи, мы оказались вдвоем в купе в поезде, ехать часов 12, что делать — выпили немного и, наконец, поболтали. Столько всего удивительного узнали друг о друге. Для меня, например, было открытием, что Саша все это время думал, что раздражает меня, что я его недолюбливаю, ненавижу даже. Я еще немного старше, и он думал, что не воспринимаю всерьез его советы, когда речь заходит о каких-то технических моментах. А я всегда старалась уважать его мнение и думала, он это видит и чувствует. Столько лет катались, столько всего друг о друге думали — и никак не могли поговорить… Просто не укладывается в голове. Это было большое открытие.

После этого мы начали друг друга понимать, больше доверять другу другу, и это сразу отразилось на катании. Мне стало намного интереснее приходить на тренировки, придумывать что-то, потому что я чуть больше стала чувствовать человека, с которым работаю.

***

— В одном из последних сезонов вы исполняли произвольную программу с двумя четверными выбросами. Сейчас элементов такой сложности у спортивных пар нет. Это регресс или забота о спортсменах?
— Если честно, никогда не воспринимала четверные выбросы как что-то очень опасное. Если уж на то пошло, то некоторые поддержки намного опаснее.

Конечно, партнерша рискует при исполнении выброса. Но нельзя выходить на лед с чувством страха. Не раз замечала: случается именно то, чего ты больше всего боишься. И здесь вообще неважно — тройной выброс или четверной. Иногда на тренировках я боялась делать тройные выбросы, и мы просто не отрабатывали их в этот день.

— Как оцениваете то, что сейчас делают русские девочки?
— Пока они маленькие, с такими прыжками, конечно, легче справляться. И риск получить травму — ниже. Когда прибавят в весе, станет опаснее.

Мне нравится позиция Саши Трусовой. Она не просто гонится за высокими баллами — она хочет делать то, что не делал никто до нее. Мне кажется, это очень правильная мотивация.

Для меня, например, тройной и четверной выброс несильно отличались — ни с точки зрения психологии, ни с точки зрения техники исполнения. Четверные мне нравились даже больше. И не потому что мы с Сашей гнались за рекордными оценками. Вовсе нет. Мне нравилось исполнять выброс. Это вообще один из моих самых любимых элементов. Когда только перешла в парное катание, сразу решила: надо учить то, что не делает почти никто в мире. Четверной выброс был главной целью с самого начала. Даже участие в Олимпийских играх было на втором плане.

— В Японии в женском катании тренд на сложность сложился даже раньше, чем в России. Вы успели застать это время, когда были одиночницей?
— Да, для всех японских девочек-фигуристок тогда главным примером была Мидори Ито. Она же первой в истории прыгнула тройной аксель, еще в 80-х, кажется, когда ей было 14. Я тоже пробовала тройной аксель и четверной тулуп. Приземляла оба. В Японии уже тогда понимали: четверные прыжки обязательно придут в женское катание. Спортсменам всегда интересно делать что-то новое, болельщикам — наблюдать за их попытками. Выучила двойной аксель? Давай дальше!

— Нет ощущения, что в парном катании вы завершили карьеру слишком рано и был еще не один повод сказать: «Давай дальше»?
— Решение о том, что мы завершаем карьеру, по сути, принимал Саша. Я хотела кататься еще, хотя бы год. Последний сезон получился сложным, я боролась с последствиями серьезной травмы — разрывом ахиллова сухожилия, но мы выступали, я не успевала восстанавливаться и не могла показать все, что умею. В тот момент я даже поняла Сашино решение пропустить Игры в Сочи. Он понимал, что не сможет кататься на максимуме, а по-другому не хотел. Только к нему мы тогда прислушались, а когда пауза понадобилась мне, почему-то решили не останавливаться.

Когда смотрю сейчас наш последний прокат, мне так стыдно, потому что это явно не наш уровень. У меня одна нога вообще не работала.

Практически сразу после того, как мы закончили, начали поступать предложения от различных шоу. Но я сразу сказала: если мы завершаем спортивную карьеру, значит, я беру паузу, чтобы полностью восстановиться. А потом хотя бы в шоу показать достойное катание.

На самом деле, я все еще надеялась, что мы захотим вернуться. Но Саша решений не меняет, я не могла его переубедить. Конечно, он устал. Появилась семья, ребенок. Старые травмы периодически давали о себе знать. Но главное — все же не было желания. Когда чего-то очень хочется, не обращаешь внимания на проблемы.

***

— Из чего сейчас складывается ваша жизнь?
— Катаюсь в шоу. Сдала экзамены на технического специалиста парного катания. Мне сейчас легче смотреть фигурное катание с этой позиции, когда оцениваешь исключительно качество исполнения элемента, а не смотришь, сколько души вложено в ту или иную программу. Мне это интересно, хотела бы когда-нибудь поработать на самом высоком уровне.

— Не боитесь хейта, который ежедневно обрушивается на судей?
— Нет. Я понимаю, что в фигурном катании это просто неизбежно. У нас очень субъективный вид спорта. Да, есть правила, но все равно всегда остается человеческий фактор. Нет такого: кто быстрее прибежал, тот и чемпион. Разобраться во всех тонкостях судейской системы или работы техспециалиста простым болельщикам просто нереально. Они и не пытаются — все делают на эмоциях. А контролировать чужие эмоции я не могу и не должна. Но за все время в спорте хорошо научилась на них не реагировать.

— Расскажите про шоу, в которых принимаете участие?
— Мы с Сашей уже несколько лет работаем в шоу по приглашению Татьяны Навки. Мне очень нравится. Почти все лето провела в Крыму, на гастролях с «Золушкой». Сейчас гастролируем с «Аленьким цветочком». У меня небольшая, но интересная роль: играю зонтик. Очень необычно.

— Выступать в шоу намного проще, чем соревноваться?
— Я бы так не сказала. У Татьяны Навки все очень грандиозно, никаких послаблений. Во время подготовки Татьяна постоянно на льду, очень активно участвует в постановке, контролирует буквально каждый момент. Так было и с нами, и с новым шоу — «Спящей красавицей», видела кусочек прокатов.

Мы с Сашей фактически катаем полноценную соревновательную программу, делаем сложные поддержки и тройной выброс. При том выступаем в сложных, практически театральных костюмах и масках. Это отдельный вызов. Когда ты в маске любой, даже самый простой выброс по ощущениям как четверной.

Свет во время шоу тоже особенный — темнее, чем на соревнованиях, все бликует, мигает. К нему каждый раз надо привыкать по-новому. Но это наша работа.

А еще сейчас мне приходится больше времени проводить в тренажерном зале. После всех травм держать себя в форме по-другому просто не получится. Возраст тоже берет свое. Мышцы быстро теряют тонус.

— Александр Смирнов занялся тренерской работой. Вы не готовы присоединиться?
— Нет. Пока не могу работать со взрослыми спортсменами. Все еще немножко ревную Тамару Николаевну к ним, даже соревнования смотрю одним глазком.

Но занимаюсь с маленькими детьми, самой младшей группой. С ними проще, они еще не научились говорить «не могу, не хочу». Работаю даже с детьми из Японии, которые здесь живут. У них в школе нет физкультуры — приходят вместо нее ко мне.

— Не думали получить тренерское образование, на всякий случай?
— Нет. Мне пока хватает моих двух. Кроме диплома СПбГУ, есть еще диплом государственного морского технического университета. Изучала там экономику и управление на предприятии машиностроения.

Мне было бы интересно поработать в японском посольстве в Москве или в каком-нибудь представительстве российской фирмы в Японии.

— В СПбГУ вы учились на факультете международных отношений, а в дипломной работе рассматривали русско-японский конфликт вокруг Курильских островов. Почему именно эта тема?
— Более актуальную тему, которая касается Японии и России, было просто невозможно выбрать. Я понимаю, почему у России такая жесткая позиция по этим четырем островам. На Окинаве есть американская военная база, и, конечно, это воспринимается как потенциальная угроза. Но в Японии никто не планирует использовать острова для каких-то политических игр — нужна рыба и новые территории. Для островного государства это реально острый вопрос. У нас очень высокая плотность населения, а большая часть страны при этом находится в опасной зоне — случись что, людям просто некуда будет деться. Не все города можно восстановить из руин.

— Если бы вам нужно было урегулировать этот вопрос, что бы вы предложили?
— Я бы предложила организовать на островах что-то вроде свободной экономической зоны. Пусть территория принадлежит Японии, но со всеми возможными льготами и привилегиями для русских.

Но сейчас на это вряд ли кто-то согласится. Уступив в этом вопросе Японии, Россия создаст очень опасную ситуацию — слишком много соседей, которые всерьез претендуют на ту или иную часть территории.

***

— На японском этапе Гран-при в этом году вы выступали в роли комментатора. Как вам такой опыт?
— Интересно, но сложно. Обо всем, что связано с фигурным катанием, я привыкла говорить по-русски. Иногда люблю порассуждать красиво, но мне не очень нравится, как все эти рассуждения звучат на японском языке. Поняла одну вещь: «Хочешь сказать красиво — говори по-русски».

— Фигурное катание в современной Японии — почти религия. Откуда такая любовь?
— Все началось в 2006, когда Сидзука Аракава выиграла Олимпиаду в Турине. У Японии появилась своя чемпионка — первая в фигурном катании. К тому же в Турине не было других серьезных достижений. Конечно, все были в восторге. Все видели по телевизору эту победу. Фигурное катание вообще очень эффектно выглядит по ТВ.

— Есть версия, что фигурное катание идеально вписывается в представление японцев о прекрасном, потому что это симбиоз спорта и искусства.
— Так было раньше. Сейчас в Японии два типа фанатов. Одни действительно любят фигурное катание как спорт и как искусство. Другие просто выбирают себе какого-нибудь кумира. Им по большому счету наплевать на остальных фигуристов и фигуристок.

— А откуда тогда такая любовь к русским фигуристкам, к Медведевой и Загитовой?
— Они просто очень красивые. Современный эталон. Они выглядят как настоящие иностранки, а в Японии сейчас как раз мода на славянские и европейские лица. Это касается не только фигурного катания. Среди актеров в топе сейчас тоже почти нет азиатских. Внешность решает все.

Вообще, фигурное катание в Японии очень быстро превращается в шоу-бизнес. А фигуристов воспринимают как поп-звезд.

И это большой миф, что японские болельщики умеют поддерживать любых спортсменов. Фанаты фигурного катания сходят с ума не только в России. В Японии тоже много хейта и настоящих фанатских войн.

Японские болельщицы, которые искренне переживают за фигурное катание, а не считают любимого фигуриста своим мальчиком, предпочитают ездить на соревнования в Европу. Там можно спокойно выражать свое мнение и не бояться, что тебе устроят темную за неосторожное слово в адрес кого-то из кумиров.

Подпишитесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене