Наталья Забияко: «После падения боялась закрыть глаза: думала — если закрою, то уже навсегда»

Марина Крылова

Поделиться

Комментарии

Наталья Забияко родилась в Эстонии, в 14 лет одна перелетела океан, чтобы тренироваться в Америке, а в 22 чуть не погибла, выполняя сложный элемент. Теперь она — серебряный призер Олимпийских игр в Пхенчхане. Ее история — на Sport24.

— Вы родились и выросли в Таллине. Фигурное катание для Эстонии не самый очевидный выбор. Как вышло, что вы стали фигуристкой?

— Я в детстве часто болела. Родителям посоветовали отдать меня в спорт. Когда мне исполнилось 4, они усадили перед собой и начали перечислять разные виды — все, которые приходили в голову. Когда дошли до фигурного катания, я сказала: «Да, хочу фигурное катание». Мне казалось, что это очень весело, и на тренировках мы целыми днями будем просто кататься на роликах. Зимой пришли на каток. Оказалось, это не совсем то, чего я ожидала. Но мне все равно очень понравилось.

Когда я начинала заниматься, на весь Таллин был только один крытый каток, поэтому зимой часто тренировались на открытом. Новую арену построили лет через пять после того, как я начала заниматься.

— Расскажите о своей семье.

— Я росла в семье, где мама, папа и еще трое детей, кроме меня — старшие сестра и брат и младшая сестра. Она сейчас заканчивает девятый класс. Мама по профессии портниха. Лет до 14-ти она шила мне все костюмы. Папа — инженер-ракетостроитель, но в Таллине ракеты не строят, поэтому сейчас он работает сварщиком.

Старшая сестра и старший брат занимались спортом. Брат играл в футбол, достаточно долго. А когда ушел в армию, его команду расформировали, все его друзья закончили со спортом, решили, что надо учиться и работать. Он тоже так сделал. Сестра какое-то время занималась синхронным фигурным катанием, но в итоге нашла себя в профессии полицейского. Ей всегда это очень нравилось, постоянно смотрела детективы и всякие криминальные истории по телевизору.

Младшая сестра пару раз тоже заглядывала на каток, но ей совсем не понравилось. Сейчас она занимается народными танцами. Так что, серьезно со спортом связалась только я.

— Нам часто рассказывают, что в Прибалтике русскоговорящим особенно тяжело.

— Это не так. Я училась в русской школе. Всегда говорила по-русски и никакого давления не испытывала. Мне кажется, в Эстонии, да и вообще в Прибалтике всегда рады туристам из России.

Не очень понимаю, когда начинают делить всех по национальному признаку. У меня мама родилась в Таллине. Папа — в Азербайджане. Дедушка был военным, они часто переезжали, где только не жили и в какой-то момент оказались в Таллине. Сейчас у папы, как и у меня, российское гражданство.

***

— Вы были одиночницей. Почему решили перейти в парное катание?

— Мне всегда нравились выбросы и поддержки. Лет с 12-ти я мечтала найти партнера. Но в Эстонии мальчиков-фигуристов практически не было. Правда, я все же вспомнила одного — Сережу Муххина. Он был немного старше меня. Подумала, что можно с ним попробовать. Ни родителям, ни тренерам ничего не сказала — просто нашла номер, позвонила и предложила встретиться. Мы с ним все обсудили и только потом пошли к тренерам. Они нас поддержали.

— А когда вы решили переехать в Америку, они тоже поддержали?

— Это был вынужденный шаг. Сережу позвали работать в шоу, и он завершил спортивную карьеру. Тренеры сами посоветовали уехать куда-нибудь — в Таллине все по-прежнему было непросто с мальчиками. Я зарегистрировалась на сайте по поиску партнеров. Мне написал парень из Украины Сережа Кульбач. Предложил попробоваться с ним в Америке — он уже какое-то время там проработал, у него были знакомые тренеры из Болгарии. Я сразу загорелась. Родители не очень хотели отпускать. Мне было 14 лет и до этого я вообще одна никуда не летала. В итоге я их, конечно, уговорила. Закончила девятый класс, сдала все экзамены и где-то в середине июня улетела.

Чтобы отправить меня в США, маме с папой пришлось взять кредит. По тем временам нужны были большие деньги, которых у нашей семьи просто не было. Домой в Таллин я попала только через год. Все это время провела в Штатах и на соревнованиях. Родители не могли прилететь ко мне в Америку, но папа прилетал в Москву, когда был чемпионат мира в 2012 году.

— Не было страшно?

— Сначала я очень переживала, как вообще долечу до Америки. Во-первых, языка практически не знала. Был такой, школьный, английский. Во-вторых, никогда так далеко не летала, еще и с несколькими пересадками — сначала до Хельсинки, потом до Нью-Йорка, а оттуда уже в Вашингтон. Боялась заблудиться.

К счастью, долетела без приключений, меня встретили тренеры и отвезли в одну американскую семью, где я прожила пару месяцев. Первое время очень стеснялась. Мне повезло, что на тот момент в этой же семье жили еще две девочки, русские. Они приезжали по какой-то языковой программе. Мне было проще втянуться. В сентябре они уехали, а через месяц и я переехала к своим тренерам. У них был дом. Прожила у них месяца три, наверное. Спала на диванчике на кухне. Зимой с ними начала работать еще одна девочка из России. Я познакомилась с ее родителями, и они забрали меня жить к себе. Приняли меня совершенно безвозмездно. С ними я прожила четыре года. И до сих пор считаю их своей второй семьей.

— Америка вас чем-то удивила?

— Контрастами. Это такая страна, в которой есть все. Она абсолютно разная. А еще там никто не боится делать так, как ему удобно. В магазине можно легко встретить человека в пижаме, тапочках или уггах, даже летом. Они спокойно могут так выйти из дома, потому что им так удобно. И это главное. А у нас даже мусор выносят при полном параде.

Тренировочный процесс там тоже устроен не так, как везде. Мы работали, в основном, в утреннее время и до 2-х часов дня должны были освобождать каток для детей, которые к этому времени возвращались из школы. Я приезжала на тренировку к 7:30 утра, разминалась, каталась, в 10 часов уже был перерыв на обед и где-то с 12 до 14 — вторая тренировка. А дальше — свободное время. Когда у меня не было прав и машины, высиживала его на катке. Дом был далеко, возвращались всей семьей поздно вечером.

***

— Первую серьезную травму вы получили, когда тренировались в Штатах?

— Да. У меня была трещина в позвоночнике, причем оставалось несколько недель до чемпионата Европы. Мы были в отличной форме. На тренировке делали спуск с поддержки, Сергей споткнулся, подтолкнул меня, я упала, а он — сверху. Я приземлилась на лед, было тяжело дышать, ко мне подъехали тренеры, хотели поднять, но я попросила не трогать — было очень больно. Через некоторое время меня все же вынесли, положили на полу в раздевалке, пролежала там пару часов, и мы уехали домой.

Сначала надеялась, что там ничего страшного, просто защемило что-то, что через пару дней все пройдет. Легче не становилось. Я как-то передвигалась, но каждое движение приносило боль. В итоге решили сделать снимки, оказалось, что там трещина. Травма случилась 28 декабря, где-то в середине января на меня надели жесткий корсет. Очень жесткий, с металлическими держателями, и я улетела в Таллин. В этом корсете я должна была ходить не меньше трех месяцев. Когда улетала, не знала — вернусь или нет в Америку, была сложная ситуация. В апреле я все же возобновила тренировки, но уже одна. Сережа вернулся домой, в Украину. Я его понимаю. Тогда никто не мог гарантировать, что я смогу набрать форму.

— В сентябре 2011 вы встали в пару с россиянином Александром Забоевым, отобрались на Олимпиаду в Сочи, но в итоге пропустили Игры и уехали из Америки — почему?

— В Сочи мы не выступали, потому что Александру не успели дать эстонское гражданство (у Забоева был российский паспорт — Sport24). В Америке он просто разругался со всеми на катке. Из-за этого уехали. Он сказал, что ему не нравятся условия, в которых мы живем и работаем. Эстонская федерация почему-то к нему прислушалась.

Я вообще не хотела никуда уезжать — у меня только-только начала обустраиваться жизнь, появились друзья, вторая семья. Уезжали, вообще не понимая, что будет дальше, где будем тренироваться, с кем. Просто собрали вещи — часть отправили домой, часть потащили за собой в Японию на чемпионат мира. И уже там моя жизнь совсем изменилась. Нина Михайловна Мозер предложила тренироваться в ее группе и выступать за Россию.

— Как это произошло?

— Мне об этом рассказал Макс Траньков. Мы разговорились как-то, он сказал, что Нина Михайловна хочет со мной поговорить и дал ее номер. Уже после чемпионата я ей позвонила. Мы договорились встретиться. Помню, очень нервничала перед встречей. Мы все обсудили, она дала несколько дней, чтобы я все обдумала. Но я сразу понимала, что это лучший вариант. Это то, что поможет двигаться дальше и полностью доверилась Нине Михайловне.

— Она знала о том, что у вас проблемы с партнером?

— Думаю, да. Она несколько лет следила за моей карьерой. Я это поняла уже потом, когда мы начали вместе работать в Москве.

— Из Эстонии вас не хотели отпускать.

— Да. Федерация настаивала на карантине, причем максимальном — на два года. Каким-то чудом удалось договориться на год. Правда, в местной прессе обо мне еще долго всякие колкости писали, называли предательницей. Я старалась не обращать на это внимание. Погрузилась в работу. Сначала — в паре с Юрой Ларионовым. У нас были планы, но помешала его травма. Юра завершил карьеру. И Нина Михайловна поставила меня в пару с Александром Энбертом. Мы достаточно быстро скатались. Через пару месяцев уже пробовали делать выброс тройной аксель, но потом на некоторое время забыли про него — решили дорабатывать более простые элементы. Когда вернулись к нему снова, одна из попыток закончилась травмой.

— Что случилось?

— Самая страшная травма в моей карьере — кровоизлияние в мозг, трещина в черепе, плюс лопнула барабанная перепонка в левом ухе.

Была вечерняя тренировка. Мы начали делать выброс. Я упала и сильно ударилась головой об лед. Сознание не теряла, но плохо помню, что со мной тогда происходило. Со льда меня выносил Юра — он уже был тренером, у него в одно время с нами кто-то катался. Я это потом поняла, когда вспомнила бороду. А борода из наших тогда была только у него.

Меня отнесли в медицинский кабинет. Начали что-то делать. Я не могла нормально ни на чем сфокусироваться, четко видела только точку перед собой, а остальное сильно расплывалось. Еще не слышало ухо, из-за того, что там была кровь. Очень боялась закрыть глаза. Думала, если я их закрою, то это навсегда.

Скорая ехала как-то очень долго или мне так казалось. Потом меня отвезли в реанимацию, где я провела больше недели. Ко мне приходили люди, приехала сестра, потом — папа. Когда была в реанимации спала по 23,5 часа в сутки. Приходила в себя минут на 30 и снова отключалась. Через полторы недели меня перевели в обычную палату. Там уже было немного полегче.

— Какие прогнозы были у врачей?

— Мне врачи ничего не говорили. Как я узнала потом, если бы гематома, которая была в мозге, не рассосалась, пришлось бы делать трепанацию. К счастью, все обошлось. Правда, последствия того падения чувствую до сих пор. Левое ухо все еще слышит хуже. Обоняние до конца не восстановилось. Я уже привыкла к этому. Первые несколько дней после того, как пришла в себя, не различала вкус. Вот с этим было бы жить сложнее.

— Как вы потом возвращались на лед?

— Сначала было тяжеловато. Сильно кружилась голова. За время, которое провела в больнице, очень похудела — практически не ела. Совсем не было сил. Врачи достаточно долго запрещали заходить на сложные элементы. Я просто каталась, иногда делали паралелльные прыжки. Ближе к контрольным прокатам уже никого не слушала. Это прозвучит странно, но после этой травмы мне еще сильнее хочется учить сложные элементы и доказывать всем, что я могу.

Первый раз, конечно, делала все очень аккуратно, особенно выброс. Когда все получилось, от этой осторожности не осталось и следа.

— Такой риск оправдан?

— А я с детства — смелая. Прыгала по гаражам, по деревьям лазила, причем всегда старалась залезть повыше. И потом — в этом сезоне мы с Сашей получили первые медали на чемпионате Европы (Наталья Забияко и Александр Энберт выиграли бронзу — Sport24), выступили на Олимпийских играх, завоевали серебро в команде. А это была только первая наша Олимпиада. Хочется развиваться дальше. В следующем сезоне мы с Сашей поменяемся — хотим удивть наших болельщиков.

— Нина Михайловна сказала, что берет паузу. Это сильно скажется на вашей паре?

— Не думаю. Мы продолжим работать с Владиславом Жовнирским. Конечно, раньше Нина Михайловна присутствовала на каждой тренировке, сейчас этого не будет. Но знаю, что она нас не бросит. Будет все контролировать, пусть иногда и на расстоянии.

Блиц

— Кофе или чай?

— Кофе. С молоком — латте или капучино. Нравится вкус. В Америке, кстати, долго не могла привыкнуть к тому, что они пьют кофе со льдом. Я же прилетела летом — на улице каждый второй его пил.

— Кошки или собаки?

— У нас в семье всегда были кошки. Сначала одна. Потом, когда мне исполнилось лет 12, я притащила домой еще одну.

— Медведева или Загитова?

— Обе. Жаль, что в Пхенчхане не могли вручить две золотые медали.

— Плющенко или Ягудин?

— Я болела за Плющенко.

— Стихи или проза?

— Стихи. Сама иногда пишу. Не очень часто, но бывает — спишь ночью, вдруг просыпаешься, и в голову какие-то строчки приходят. Уже, наверное, стихотворений 30 есть.

— Кеды или каблуки?

— Кеды. Люблю спортивный стиль.

— Москва или Таллин?

— Таллин. Люблю Старый город, Вышгород. Атмосфера там волшебная. И обязательно надо попробовать кровяные колбаски и тушеную капусту — так их больше нигде не готовят.

— Жаворонок или сова?

— Я жаворонок. Люблю рано просыпаться. Даже в выходные. Если чуть побольше посплю, мне кажется, что я пропустила кучу всего. Не сделала ничего полезного. Когда соблюдаешь режим, легко можешь просыпаться в нужное время без будильника. У меня было так, когда я тренировалась в Америке. Я сначала ставила будильник на 4:50 утра. Уходила спать в 9 вечера. Через какое-то время уже легко просыпалась в 4:40, сама. Не нужны были никакие будильники.

— Рэп или рок?

— Рок. Мне нравится Pink Floyd. Еще могу инди-рок послушать, но конкретных групп не назову.

Как Медведева и Загитова покоряют Японию

В фигурном катании — революция. Медведевой и Загитовой придется переучиваться

Кто победит Медведеву и Загитову. У Этери Тутберидзе новая рекордсменка