«Его просто эксплуатировали». Можно ли было спасти Федора Черенкова от болезни: обсуждаем с врачом
4 октября исполняется 7 лет со дня смерти легендарного игрока «Спартака» и сборной СССР Федора Черенкова. Его талант раскрылся в начале 80-х годов — и тогда же проявилась болезнь, которая изменила не только карьеру, но и жизнь Федора.
Черенков уходил в себя и замыкался, а иногда, по воспоминаниям партнеров и тренеров, страдал от галлюцинаций и панических атак. Родственники не раскрывали подробностей болезни Федора, но известно о трех попытках суицида Черенкова. «В тот вечер, когда я наглотался таблеток, мне было особенно не по себе. В голове стучало, казалось, что чей-то голос убеждает меня, что я напрасно прожил жизнь и дальше все будет еще хуже… Вот я и не выдержал», — рассказывал он в начале нулевых об одной из попыток уйти из жизни.
Теорий о том, что именно стало причиной заболевания Федора Черенкова, несколько. По одной из них, болезнь была следствием частых микротравм головы. По другой, депрессию Черенкова спровоцировали особенности характера — Федор много копался в себе и переживал из-за неудач.
Бывший врач «Спартака» Юрий Васильков, работавший в 80-е в московском клубе, считает, что все определила генетика. В интервью Sport24 он рассказал, что именно спровоцировало резкое проявление болезни Черенкова — и что можно было сделать, чтобы спасти Черенкова от его болезни.
— Главной причиной болезни Федора стала генетическая наследственность. Когда Черенков был еще здоров, я занимался его мамой: по просьбе Николая Петровича Старостина. Положил ее в терапевтическое отделение городской больницы. Оттуда пришел звонок — она не профильная, нуждается в психиатрической помощи. Пришлось переводить.
— Симптомы были такие же, как у Федора?
— Что-то подобное. Молчание, взгляд в одну точку, отсутствие реакции на окружающих. Люди с таким заболеванием просто уходят в себя.
— Федор на тот момент был еще здоров?
— Это было начало 1983-го. Болезнь Федора проявилась через несколько месяцев.
— Говорят, катализатором стала его загруженность.
— Он действительно был невероятно загружен. «Спартак», олимпийская и просто сборная СССР. Матч за матчем — выдержать такое может не каждый футболист. Его просто эксплуатировали.
Если бы мы знали… Его не надо было так задействовать. Но задним умом все крепки.
— Его бывшие партнеры и друзья часто вспоминают, что Федор много копался в себе, переживал из-за неудач, иногда даже надуманных. Это не могло стать дополнительной причиной?
— У него настолько была оголена психика, он все замечал… На одном из турниров в Германии я опустил руку в тренировочный костюм на уровне сердца. Федор поворачивается: «Доктор, у вас сердце болит?» Человек на турнире, весь в происходящем на поле и спрашивает у меня про сердце.
— Что-то еще могло на него повлиять?
— Федору стоило выпить кружку пива и ему становилось плохо. Он уходил в себя. Не становился шальным, просто сидел с тяжелым взглядом. Ему был противопоказан алкоголь.
— Но он им не злоупотреблял?
— Нет. Это бывало по обычным случаям, ребята празднуют победу или еще что-нибудь. Так он практически не пил, только с командой по случайному поводу. Впоследствии мы сообразили, исключили для него алкоголь.
Но это не было ключевым моментом. Определяющим стал все тот же 1983 год. Ему надо было отказаться хотя бы от олимпийской сборной. Но это постоянное надо, надо, надо… Он даже на базе у нас не отдыхал, только мотался.
— Если бы не этот отрезок, болезнь Черенкова могла не проявиться или хотя бы проявиться в меньшей степени?
— Я готов подписаться, что тот тяжелейший объем мог спровоцировать начало ухода Черенкова в себя. Но вы поймите, что такие пограничные заболевания трудно классифицировать. Даже профильные психиатры сомневаются. Обычно в периоды обострений он был немногословным человеком, который чаще проводил время у себя в номере. В этих фазах Федор был немного роботоподобным — надо тренироваться, шел тренироваться.
— Но периодически ему становилось лучше?
— Когда наступало просветление, он смеялся и радовался. У него были светлые промежутки времени — месяц, два, три. Мы держали это на контроле. Он жил в комнате с Сергеем Родионовым — ему тоже надо памятник поставить. Федор всегда был с ним: куда-то выйдет, Федор подходит и спрашивает: «А где Сережа?»
Но излечить эту штуку полностью уже было нельзя. Получил ее — и приходится бороться с ней всю жизнь.
— Вы говорите, что в периоды обострений Федор уходил в себя. Но и Родионов, и врач сборной СССР Савелий Мышалов рассказывал, что у Черенкова бывали психозы…
— Обычно вспоминают тот случай в сборной СССР, когда команда была в Мексике. Федор тогда в составе сборной заскучал по жене, стал ей звонить, вроде как даже трубку целовал… Это не буйная фаза, просто он был очень домашний. Ему надо было находиться дома. У Лобановского и запредельные нагрузки еще были…
При мне каких-то обострений не случалось. А мы с ним очень много лет вместе прошли.
— Последние годы вы с ним общались?
— Я заезжал к нему за полгода до его смерти. У одного из его родственников случилась травма. Он еще хотел со мной рассчитаться, но я сказал: «Федор, оставь деньги».
— Какое впечатление он произвел?
— Тогда он был тяжеловат. Подзапущенный вес, борода эта… Но Федор оставался адекватным. Ездил играть на матчи ветеранов, выходил на несколько минут. Так можно было денег немного заработать. Как себя вел? А автобусе сидел тихо, отмалчивался.
— Его можно было спасти от этой болезни при современных технологиях и лекарствах?
— Наша психиатрия была очень сильна, но эту болезнь никуда не загонишь. С ней нельзя бороться, как с какой-нибудь травмой. Она всегда находится в организме — то пропадает, то возникает.
Ее никуда не денешь.