В женском катании у России долго не было серьезных достижений. Первая медаль на чемпионате мира случилась только в 80-х. Ее выиграла Елена Водорезова — бывший тренер и соавтор олимпийского успеха Аделины Сотниковой. Первую победу пришлось ждать еще 16 лет — чемпионкой Хельсинки-99 стала Мария Бутырская. Олимпийские медали привозила Ирина Слуцкая. Но главной победы очень не хватало.
Все изменили Игры-2014, после которых в России появились сразу две олимпийские чемпионки: Юлия Липницкая — в командных соревнованиях, Аделина Сотникова — в личных. За успехом девочек дома наблюдали более юные соперницы по российскому чемпионату — Евгения Медведева, Елена Радионова, Мария Сотскова — и менее удачливые ровесницы — Анна Погорилая, Елизавета Туктамышева и Николь Госвияни.
На предолимпийском чемпионате России Николь опережала Лизу, а сразу после Сочи-2014 заручилась поддержкой Татьяны Тарасовой, но снялась со всех важных стартов, а через пару лет завершила спортивную карьеру в Италии. Sport24 обнаружил ее в трупе «Цирка дю Солей».
— Меня очень рано привели на каток — в два с половиной годика, — вспоминает Николь. — Я была очень активным ребенком, и мама решила, что всю мою неуемную энергию нужно сразу направить в правильное русло. Она сомневалась между фигурным катанием и балетом. Но в итоге победило фигурное катание.
Когда мне было лет 5, тренер и родители начали понимать, что у меня многое получается. Я быстро разучивала новые элементы. И постепенно спорт начал занимать главное место в жизни.
— Вы успели потренироваться и в родном Петербурге, и в Москве. У нас часто сравнивают эти школы. В чем разница, на ваш взгляд?
— У меня не самый большой опыт работы в Москве — тренировалась там всего год. Сложно сравнивать. Но одно могу сказать точно: в Петербурге не было такой серьезной конкуренции, просто потому что занималось меньше людей, и работа проходила более спокойно.
Высокая конкуренция отчасти повлияла и на то, что в Москве наметился определенный перекос в сторону техники. Детей много — надо быть первым, чем-то выделяться, а четверной прыжок — очень важное преимущество.
— Переезжая в Москву, от Алексея Урманова к Татьяне Тарасовой, вы тоже хотели включиться в эту гонку?
— В каком-то смысле да. У нас с Алексеем Евгеньевичем никогда не было никаких конфликтов, недопонимания, но со временем появилось ощущение, что я стою на месте, никакого движения вперед нет. Мне нужна была встряска, новые идеи, новая система тренировок. Татьяне Анатольевне звонила просто, чтобы посоветоваться, а она предложила работать вместе. Она вообще мне очень помогла. Я переехала одна, в чужой город. Татьяна Анатольевна поселила меня в своей московской квартире. И заботилась обо мне как мама.
— Что нужно сделать, чтобы Татьяна Анатольевна так в тебя поверила?
— Никакого специального секрета нет. У Татьяны Анатольевны огромное сердце. Думаю, любой человек, который бы, как и я в свое время, переехал с намерением кататься, развиваться, работать, получил бы от нее помощь.
Чтобы заниматься у Татьяны Анатольевны, нужно иметь сильный характер и огромное желание добиться результата и успехов. По-другому — никак. Если она видит, что человек старается, отдается на тренировках, то она будет делать для него все. У нее такой характер.
В обычной жизни она может пожалеть. А на льду, как и все тренеры, часто бывает жесткой и бескомпромиссной. Но так и должно быть, я считаю.
— Почему при такой поддержке у вас не получилось попасть в сборную?
— Банальная история: получила травму — разрыв связок голеностопа, а потом было очень тяжело снова включиться в работу — не было ни сил, ни желания начинать все с самого начала. Пока я разбиралась с травмой, остальные девочки ушли слишком далеко. Я понимала, что догнать их будет практически нереально, а быть статистом не хотелось.
И потом я в какой-то момент поняла, что хочу переключиться. В итоге фигурное катание все равно осталось в моей жизни, но в другом проявлении.
— Женское одиночное катание в России развивается очень быстро. Но все началось относительно недавно, с вашего поколения. Кто запустил это движение к технической сложности?
— Мне кажется, невозможно выделить кого-то одного, назвать одно имя и сказать: «Вот, это она все заварила». У нас много талантливых девочек, которые делают просто невероятные вещи.
Олимпиада в Сочи была мощной мотивацией для нашего поколения — для Аделины Сотниковой, для Лизы Туктамышевой, а дальше уже никто не хотел опускать планку.
— Вы учили элементы ультра-си?
— Намеренно — нет. Пару раз ради интереса пробовала четверной тулуп, без серьезных намерений. Чтобы выучить любой четверной прыжок, нужно достаточно много времени. По ходу сезона его нет, потому что стараешься уделить больше внимания элементам, которые включены в программы. Межсезонье почти полностью занято постановкой новых программ. К тому же, когда я каталась, четверные еще не были так нужны. Это сейчас без них сложно рассчитывать на место в мировом топе.
Я восхищаюсь девочками, которые сейчас идут на такой риск. Упадешь или неудачно приземлишь прыжок — травма. А вкатываться обратно всегда тяжело.
— Один из главных споров последних лет: увеличивать или нет возрастной ценз. Вы за какой вариант?
— Мы в фигурном катании привыкли к тому, что девочки довольно рано начинают исполнять сложные элементы. И Аделина, и Лиза, и я даже тройные запрыгали рановато для своего возраста. Я не знаю, как может быть иначе. Может, когда-то женское катание было женским во всех смыслах, но на моей памяти в топе всегда было больше девочек, чем взрослых. Я к этому привыкла, выросла в такой системе. Не знаю, стоит ли что-то менять в этом смысле.
Но отчасти я понимаю тех, кто говорит, что возраст нужно увеличить. Когда женский организм начинает расти, координация немножко уходит, взрослым становится сложнее чувствовать свое тело. Сторонники таких перемен думают, что смогут уравнять шансы. И почему-то забывают, что все очень индивидуально. И потом мы точно не знаем, могут ли взрослые прыгать четверные, просто потому что девочки, у которых появились, еще не прошли через переходный возраст. Может, они и в старшем возрасте продолжат в том же духе.
***
— Свой последний сезон в спорте вы провели, выступая за Италию. Почему выбрали именно эту страну?
— А я и не выбирала страну. Я больше не планировала выступать после того, как получила травму. В Италию переехала совершенно по другой причине. Вышла замуж. Мой муж Лео-Лука Сфорца — фигурист. На момент моего переезда он еще катался. Это было очень заразительно, и я тоже решила дать себе еще один шанс, хотелось понять, на что способна. Других целей у меня не было. Я думаю, если бы я каталась серьезно, я бы осталась в России.
— К чему было сложнее всего привыкнуть в Италии?
— Наверное, к их ритму жизни. Итальянцы никогда и никуда не торопятся. Могут по пути на работу встретить знакомого и завернуть в ближайший ресторанчик, чтобы выпить по чашке кофе. Здорово, что они такие общительные и дружелюбные. Но выстраивать рабочие отношения при таком подходе реально сложно. Можно договориться о чем-то, все четко распланировать и обсудить, а через день узнать, что планы поменялись, просто потому что поменялись.
— Этой весной Италия долго была в топе мировых новостей из-за пандемии коронавируса. Где вас застал карантин?
— Когда все только начиналось, мы были на гастролях в Англии. Нам сказали, что все шоу временно закрываются, и мы должны разъезжаться по домам. Мы с мужем видели, какой кошмар творится в Италии, и полетели в Португалию. Здесь было мало заболевших, но люди тоже сидели по домам. Правда, не так долго. Мы не могли выходить из дома недели три, а наши итальянские родственники — почти полтора месяца. Им это тяжело далось.
В нашей семье, к счастью, никто не заболел. Но мама мужа рассказывала, что временами становилось страшно — бесконечный поток заболевших, а свободных мест в больницах просто нет.
— Как вы переживали карантин?
— У нас получилось провести это время с пользой. Наконец, появилась возможность позаниматься акробатикой. Я привыкла кататься и всегда использовать ноги, сейчас стараюсь чаще задействовать верхнюю часть, дольше стоять в различных стойках, придумываем с мужем новые связки.
Начала учить испанский язык. Это уже вклад в будущее, хотелось бы знать как можно больше языков, чтобы чувствовать себя комфортно в самых разных уголках мира.
Запускаем свою линию одежды, в стиле тай-дай. Это специальная технология окрашивания ткани, при которой на одежде образуется красочный узор. Хотели попробовать только для себя. А в итоге сейчас у нас уже порядка 200 позиций. Потихоньку разрабатываем сайт. И уже продали несколько футболок друзьям, потому что они им понравились.
— До карантина у вас был контракт с «Цирком дю Солей». Теперь вы остались без работы?
— Да, но это временно. Мы не стали совсем безработными, просто именно сейчас все поставлено на паузу.
— Ходит очень много слухов про банкротство «Цирка дю Солей», про массовые увольнения сотрудников. Есть понимание, что происходит на самом деле, когда вы сможете вернуться к работе?
— Пока нет никакой ясности. Но одно я могу сказать точно: я верю в то, что «Цирк дю Солей» продолжит существовать, а мы — сотрудничать с ним. Это огромная компания, которая просто не может исчезнуть в один момент.
Организаторы никогда нас не огорчали и выполняли все свои обязательства перед нами. Они делают все возможное для того, чтобы вернуться к нормальной жизни и чтобы люди, которые от них зависят, не потеряли работу. Мы постоянно на связи, нет ощущения, что нас бросили или про нас забыли. Такая поддержка сейчас тоже очень важна.
***
— Как вы попали в труппу «Цирка дю Солей»?
— О «Цирке дю Солей» я мечтала еще в детстве. Правда, только о том, чтобы увидеть хотя бы одно шоу вживую. А не так давно узнала, что они готовят первое шоу с фигуристами — Crystal. Начала читать про него и увидела, что они разыскивают акробатическую пару. Мы с мужем как раз начинали работать в этом направлении. Отправились на кастинг и прошли его. Сначала даже не верилось.
— Сколько у вас номеров в шоу?
— Я, так или иначе, участвую во всех номерах. По сюжету, девочка по имени Кристал не может найти общий язык с окружающими. Однажды она попадает на замерзший пруд, случайно проваливается под лед и попадает в перевернутый мир, где встречается с несколькими своими альтер-эго и другими персонажами. В одних шоу я солирую, в других выхожу в парных и групповых номерах.
— Самое сложное во время представления?
— У нас постоянно происходит смена костюмов и образов. А на переодевание очень мало времени — не больше 20 секунд. Раздевалка — прямо у выхода с катка. В ней всегда дежурят девочки-костюмеры. Они помогают переодеваться, следят за тем, чтобы с костюмами все было в порядке, чтобы все вещи были чистыми. Работяги жуткие.
К самим костюмам пришлось некоторое время привыкать. Они сшиты не из тех тканей, которые принято использовать в фигурном катании, поэтому достаточно тяжелые и не всегда хорошо тянутся. Есть очень длинные юбки. Есть очень «скользкие» костюмы, а в них нужно катать парный номер.
Отдельная история — парик солистки. Кататься и прыгать в нем очень сложно. На соревнованиях привыкла к тому, что волосы должны быть собраны, а здесь приходится привыкать к тому, что они просто везде.
— Расскажите про специфику цирковых элементов — было когда-нибудь страшно?
— Когда я катаю солистку, спускаюсь на лед из-под купола вниз головой. При этом нужно создавать эффект, что я иду. Это сложно: нельзя вертеться, нужно очень четко контролировать свое тело, иначе не получится добиться нужного эффекта. Кроме того, лед перед собой вижу в очень непривычном ракурсе — с большой высоты и вниз головой. Вишу на специальном кране, все очень надежно, но первое время, конечно, было страшновато.
— В каком режиме вы живете во время гастролей?
— Меняем город раз в неделю. Выступаем со среды по воскресенье. В среду и четверг — по одному шоу. В пятницу бывает два представления, в воскресенье — тоже. По субботам — два-три шоу. Выходные — понедельник и вторник.
В дни представлений мы практически все время на площадке. Два-три шоу в день даются непросто, в первую очередь — в эмоциональном плане. Нужно постоянно быть в роли. А когда устаешь, тяжело сохранить и донести до зрителей правильное настроение. В обычной спортивной жизни готовишься к одному старту. Откатала — и все, можно отдыхать. Здесь же все время надо быть в тонусе. И потом: соревновательная программа длится максимум четыре минуты, одно шоу — два часа.
— Как устроен ваш быт на гастролях?
— Ко мне никогда не относились так бережно, как во время гастролей. Есть все, что нужно для комфортной жизни. Живем мы всегда в отелях. Едим на катке. В каждой стране есть повара, которые постоянно работают на «Цирк дю Солей». В фургонах за нами ездит собственный тренажерный зал, есть разминочная площадка, естественно, лед. Гардероб, прачечная — тоже свои.
Огромный кортеж: если не ошибаюсь, 33 фургона, со всеми нашими делами, в том числе с какими-то техническими примочками, со светом и сценой, которую каждый раз буквально собирают заново.
Техники, которые этим всем занимаются, конечно, невероятные люди. Я считаю, что они достойны восхищения не меньше, чем артисты, потому что готовят все за один день: и лед, и свет, и звук, и сцену. Они же и тренажерный зал ставят. А потом в последний день разбирают все по фургонам. Я ими искренне восхищаюсь.
— Сколько лет вы готовы жить в таком, кочевом режиме?
— Мне не так много лет, думаю, я еще могу года два-три так путешествовать по миру. И муж меня поддерживает. Это наше общее желание. Мы хотим путешествовать, а работа в «Цирке дю Солей» позволяет это делать.
— Когда вы последний раз были в России?
— Зимой. Как раз на гастролях. Конечно, я скучаю по родителям, по Петербургу, да и просто по ритму большого города. Но нисколько не жалею о той жизни, которая есть у меня сейчас.