«Она голос любви». Как Василий Уткин работал с Татьяной Тарасовой и почему вступается за нее сейчас

Александр Муйжнек

Поделиться

Комментарии

В феврале Татьяне Тарасовой исполнится 73 года, а прямо сейчас она комментирует чемпионат Европы по фигурному катанию. Реплики Тарасовой, даже просто цитаты из эфира всегда востребованы в медиа, а симпатии к Евгении Медведевой и незаслуженно скромное внимание Алине Загитовой — стабильная тема фанатских споров со времен Олимпийских игр-2018.

В декабре болельщики создали петицию об отстранении Тарасовой от работы на Первом канале. Подписи поставили четыре с половиной тысячи человек, в числе адресатов были Константин Эрнст и Владимир Путин. Помимо Алексея Ягудина («Тарасова для меня навсегда! Остальные сосать!») и Дмитрия Губерниева («Ябедничать президенту на комментатора — смех») в защиту Тарасовой высказался Василий Уткин. Уже не в первый раз — такое было еще несколько лет назад и еще на «Радио Спорт». Теперь в эфире «Футбольного клуба» на «Эхе Москвы» Уткин назвал авторов петиции «клакой» Тутберидзе и Загитовой, а их атаку — возмутительной.

Sport24 попросил Уткина вспомнить, как познакомился с Тарасовой и как работал с ней на «НТВ-плюс», и объяснить, почему так давно и последовательно за нее вступается.

— Тарасова до комментирования — какой она была для вас?
— Первый рассвет фигурного катания пришелся на мое детство. Им увлекались бабушки, и у нас дома тоже всегда включали — это было семейное зрелище. Предполагаю, что, если чуть-чуть напрягусь, до 2000-х годов очередь на пьедестал спортивных танцев перескажу вам подробно.

Важную роль здесь сыграли Тарасова и Чайковская — они были постоянными персонажами. Пары менялись, а они оставались.

Тарасова была очень важным персонажем моего детства и ведущим лицом того спорта, который я смотрел. Даже помню пару названий ее интервью из газет. С момента появления спортивных танцев на Олимпиадах наши побеждали всегда, но в какой-то момент очередь на пьедестал пришла к тому, что танцоры, видимо, должны были утратить золото. Появились англичане Торвилл и Дин, а наша пара Бестемьянова-Букин им проигрывала. Помню, что это взбесило меня ребенком. Интервью Бестемьяновой и Букина называлось «Пара, которой не было». Конечно же, пара, которой не было, и проиграет Олимпиаду, думал я.

Но пары менялись, а Тарасова и Чайковская оставались. Они обе были постоянными персонажами. Тарасова всегда была человеком, который — помимо комментария телетрансляции — рассказывает о фигурном катании.

Если говорить в узко профессиональном смысле, комментирование игровых видов спорта и всего остального — две разные профессии. Есть комментарий игровой, экспертный, когда можно все посмотреть, а потом высказать мнение. От приглашенного человека даже не требуется серьезных навыков — требуются красноречие и компетентность. Вы, может, не знаете, но Александр Метревели весьма профессионально разбирается в футболе. Пробовали с ним комментировать футбол, но это было совершенно невозможно: Метревели, как принято в теннисе, просто высказывал мнение сразу после того, как комбинация заканчивалась. И с этим ничего нельзя было поделать. Так он привык.

От Тарасовой ничего не требовалось, чтобы стать комментатором. Просто нужно было оставаться собой. Она блестяще знает свой вид и умеет ярко высказать свое мнение. Важно, что все понимают, кто это говорит. За комментарием стоит человек, абсолютно конкретная женщина. Походку ее представляю себе плохо (тренеров в фигурном катании мы редко видим в движении), зато стиль одежды определенный — вот это закутанное в шарф горло.

— Как познакомились с Тарасовой?
— В ноябре 97-го, когда готовились к первой зимней Олимпиаде «Плюса» в Нагано. Было ясно, что у нас нет права на трансляции, но мы могли делать что угодно другое. Накануне, как раз где-то в ноябре, снимали специальную программу — если коротко, Новый год на «НТВ-плюс». Приглашали разных спортсменов, а происходило все в ресторане «38 попугаев», прямо под Никулинским цирком.

Главным учеником Тарасовой и главной ставкой на Олимпиаду-98 был Илья Кулик. Тарасова представала в этой истории сразу в двух своих амплуа — как великий тренер и как выдающаяся мама. У Кулика была тяжелая травма — чуть ли не перелом ноги. Под вопросом было само участие, зато был сильный соперник. Короче, к нам Тарасова пришла с Куликом и тогдашней его девушкой, актрисой Машей Аникановой — снимали с ними лирическую историю.

Тарасова, проживающая тогда в Америке, не имела обо мне ни малейшего представления. Настроение у нее было, как всегда, саркастическое — она же звезда. А разговаривать с ней посадили именно меня. Естественно, в паузах мне серьезно досталось за то, как я одет, за то, что я толстый. Но у меня была толстая шкура, поэтому было все равно. Дело мы сделали, а Кулик под руководством Тарасовой в Нагано выиграл.

— По работе тесно пересекались с Тарасовой, как с Анной Дмитриевой?
— Первое предложение на трансляции чемпионатов мира и Европы по фигурному катанию имели государственные каналы — и, как правило, им пользовались. У «НТВ-плюс» не было возможности вступить в какую-то материальную конкуренцию, трансляции просто не продавались. C другой стороны, у нас была возможность поэкспериментировать, ведь могли показывать все остальные соревнования — например, Гран-при. И долго могли искать комментаторов, растить их. Вася Соловьев занялся этим почти сразу. Во-первых, он человек с музыкальным образованием, во-вторых, не был привязан к какому-либо виду спорта — такой интеллектуальный и творческий движок канала, которому что-то выпадает комментировать на Олимпиадах. Так получилось, что Васе достались технические виды спорта, связанные с прыжками, вращениями — воду он комментировал тоже.

У Васи поменялось некоторое количество партнерш и партнеров на фигурном катании — публика была довольно большой и уже подкованной. Вася тогда был холостой человек — мы всегда шутили, что он по ночам спит с Анной Семенович — еще не солисткой группы «Блестящие», но уже бывшей фигуристкой. Как в старинном анекдоте про партийные съезды: некая девушка говорила Брежневу, что спала вместе с ним — на съезде, она в зале, он в президиуме.

В один момент Тарасова начала приходить к Соловьеву и комментировать с ним. Не каждый день или неделю, но ее можно было регулярно застать в кабинете Анны Дмитриевой, у нас с ней было чаепитие. Так постепенно познакомились поближе. Она прекрасно понимала: подкалывать меня не нужно, потому что я и ответить могу.

— Отвечали?
— По-доброму. Здесь как на дуэли: у того, кого вызывают, есть право выбрать оружие, то есть тональность общения.

— Когда для вас Тарасова стала звездой комментирования?
— Звездой она была всегда. Важно, что она стала лицом «Ледникового периода». Еще важно, что она сама решила, что Олимпиаду в Сочи будет комментировать с нами — пусть и с возможностью появляться на всех ток-шоу, как у Малахова. В этом смысле она спортивный человек старой школы. Для нее понятие клубной принадлежности, верности и крепости не высокопарно где-то написано под потолком, это просто часть жизни. Привыкла работать здесь — и будет. Ей здесь все нравится, на нее рассчитывают, и она не подводит.

— Плотно мы общались несколько раз, в компании. Любое пребывание на Олимпиаде подразумевает то, что бывает после работы: застолье по вечерам, утром — планерку. Помню, как-то раз пили чай в кабинете у Дмитриевой (или он уже был моим). А я помню по книгам: когда Тарасова стоит во время выступления своих спортсменов у льда, то смотрит на лед, а не на спортсменов. Был какой-то случай, когда она посмотрела фигуристу в глаза, и он так напрягся, что ошибся. С тех пор она смотрит в пол. А тут на каком-то выступлении я заметил: не смотрит.

Поинтересовался: «Тань, что-то изменилось?» Она: «Это давно не работает, поверь». На это уже никто не обращает внимания. Стало гораздо больше информации, и давление проявляется по-другому. Спрашиваю, как. Тарасова сказала, что самый важный момент — тот, который вы не можете представить ни по трансляции, нигде. Это происходит со спортсменом в раздевалке, а там может произойти все что угодно. Драка или скандал — редко, но в какой-то форме возможно. Есть история взглядов, замечаний, кто займет более удобное место и кого что раздражает. Все друг про друга все знают и с удовольствием этим пользуются.

Я спрашиваю: «Как быть, Татьяна Анатольевна?» Она ответила, что нужно воспитывать скотов. Нужно, чтобы человек умел включать режим скота, чтобы у него в какой-то момент вырастала не просто кожа, а как панцирь у черепахи. Человек должен быть этому обучен. Получается не всегда.

— Вашу работу обсуждали с Тарасовой?
— Как правило нет, я для нее все-таки ребенок — хотя мне 50 лет почти. У нее узкое представление о работе спортивного телевидения и футбола, зато ее всегда интересовало, кто и что говорит о ее папе. Причем не нужно было знать, хвалят или ругают — главное, что его воспринимают как живого человека. Эта тема всегда существует в общении с Татьяной Анатольевной, если вы спортивный журналист.

— Самый памятный для вас эфир Тарасовой?
— Таких очень много. Конечно же, с женского финала на Олимпиаде в Пхенчхане.

— За который она получил ТЭФИ.
— Это не имеет никакого значения. Знаете, за что получил ТЭФИ Евгений Майоров? За комментирование второго и третьего периода хоккейного матча посмертно. По уставу, ТЭФИ вручается не в целом за карьеру, а только за конкретную работу. Но комментатор получает именно за карьеру — один документальный фильм обычно выделить можно, а спортивный репортаж — нет. Важно, что Тарасова получила ТЭФИ в год чемпионата мира по футболу в России. Получается, яркого репортажа на русском языке о футболе 2018-й не принес, и, на мой взгляд, это говорит о профессии не в лучшем смысле.

— И в Пхенчхане, и дальше Тарасову упрекали в предвзятости, излишниях симпатиях к Медведевой. Для вас это имеет значение?
— Существует представление, что комментатор не может никому симпатизировать. А почему? Как по-вашему, есть какой-то специальный заповедник, где живут безразличные к спорту люди и каким-то образом воспитываются в комментатора? Нет. Воспитываются через ненависть к персоналиям, клубным цветам, если речь о футболе. Комментатором становится тот, кто спорт любит и знает — а если любит и знает, то у него есть какие-то предпочтения, взгляды. Комментатор не должен и не может быть нейтральным. Он должен быть профессиональным в оценках, это правда. А эмоции становятся его собственной принадлежностью. Есть рамки, но как только вы начинаете видеть и слышать за комментарием живого человека, вы уже никак не можете отрешиться от его симпатии или антипатии. Я вас уверяю: если вы не испытываете чувства к какому-то важному событию, вам их предпишут. Неважно, есть они или нет — комментатор обязан быть таким с точки зрения зрителя.

Значение для комментатора имеет профессиональный взгляд, компетентные оценки. Здесь он должен быть беспристрастен, исходить из сути предмета. Все остальное — на усмотрение. Мало того, если он постарается быть нейтральным, его в этом смысле никто не поймет. Все равно подумают, что он что-то скрывает, и припишут ему то, чего он не говорил. Так бывает всегда — во всех видах спорта, во всех значимых матчах.

— Вы многократно и по разным поводам вступались за Тарасову. Для чего?
— Когда даешь интервью, работаешь комментатором или открываешь свою личность, то оказываешься беззащитен. Если кому-то нахамил, об этом нечасто приходится сожалеть, а вот когда раскрылся, когда искренен — это всегда останется слабой стороной. Тебе всегда смогут в эту открытую душу и булавку воткнуть, и соли насыпать, и горчицы еще добавить. Тарасова в этом отношении открытый нерв, и она бывает беззащитна. Именно поэтому мне всегда кажется важным ее поддержать и защитить. В глаза я не видел ее года три — чтобы вы понимали, что мы не общаемся, не дружим и не созваниваемся. Но она дорогой персонаж моего телевидения, которое ушло, а также дорогой персонаж моего детства, которое уже не вернется. Она выдающийся комментатор, и я как экс-коллега и как работавший на «НТВ-Плюс» человек считаю, что она достояние нашей профессии. И ее нужно защищать.

— Какой фидбек вам приходил после спича о клаке Тутберидзе в декабре?
— Сыпалось ложками, лопатами, комками. Читал с удовольствием — я этим питаюсь, мне все это нравится. Значит, попал, все очень хорошо. Это зло, но страха совершенно не внушает. Если чихнул или неловко повернулся в помещении, поднимается пыль. Она очень мешает жить, пока не осядет. А лучше всего пропылесосить.

— Как на петиции, высказывания реагирует сама Тарасова?
— Она, думаю, человек ранимый. Не нужно считать ее воином. Она рассказывает о том, что любит и понимает. Это вызывает реакцию, основанную на совершенно других посылах — на системе распознавания «свой-чужой». В моем понимании Тарасова бессознательно не как воин, а просто как нормальный человек, противостоит неприкрытому, черному злу.

Не хочу сказать, что тот, кто не согласен со мнением Тарасовой по конкретному вопросу, представляет собой силу зла. Я имею в виду те армии ботов и безымянных злобных голосов, которыми сейчас наполнена тема фигурного катания на любом сайте, в любом сообществе. Вот это абсолютное зло. И совершенно не имеет значения, чьими поклонниками они являются. Просто нормальное такое безликое, темное, наползающее зло, мрак.

Зло очень точно описал Толкин: «Неужели вы думаете, что Темный властелин хочет, чтобы по миру распространялась темнота? Он тоже хочет света — просто для одного себя».

— Это зло все-таки безымянное или к нему имеет отношение Этери Тутберидзе? И какое именно?
— У меня на этот счет есть довольно поверхностный взгляд. Как мне представляется, она хороший методист, неплохой тренер и, видимо, очень закомплексованный человек. Она нуждается в том, чтобы ничто не колебало ее в собственном самоутверждении. Она плывет на этой волне, пользуется ею и считает, что это и есть ее настоящая поддержка. Так это выглядит со стороны, во всяком случае. Если это не так — Этери Георгиевне еще можно успеть изменить свое отношение. У нее трудная жизнь, она тяжело пробивалась в первые ряды, наверное, любую альтернативную точку зрения она воспринимает как смертное покушение на свое положение в обществе.

Сколько бы публики ни было — не публика прокормит вид спорта, художественные фильмы или политическую партию, на которую она так остро и злобно реагирует. Как писал поэт, «и море, и Гомер — все движется любовью». Любовью, а не завистью и враждебностью. Тарасова — это голос любви.

— Тарасова не устарела как комментатор?
— Комментарий — консервативный жанр, он всегда немного отстает. Все комментаторы устарели в той или иной степени, потому что давно не появляется новых имен. Но знаете, в чем дело? Может быть, кому-то надоели блины, но они всегда останутся частью русской кухни и никуда не денутся. И щи тоже. Новая еда, продукты будут при этом появляться, безусловно. Или, допустим, The Rolling Stones — эта группа устарела и не определяет мейнстрим, но она встала на полку легенд. Публика всегда останется с ней. А главная публика Первого канала, как и второго — женщина после сорока в первую очередь. Когда бы вы ни смотрели дома телевизор, эта женщина практически наверняка будет с вами. Она — либо ваша жена, либо мама, либо теща. Ваши вкусы сформированы в присутствии этой женщины. Для вот этой публики, которой необходимо обожать, Тарасова есть и останется персонажем, героиней, легендой. Поэтому она самый подходящий комментатор на общественном телевидении. И это просто безоговорочно. А вот партнера ей нужно было бы поменять на кого-то поинтереснее и помоложе.

— Тарасова — все еще лучший комментатор России?
— Трудно сравнивать Тарасову с другими комментаторами. Она находится в положении, когда ее работа доставляет мне эстетическое удовольствие. Она бесконечно крута, но подражать ей невозможно и бессмысленно. Во-первых, потому что она работает в специфическом жанре экспертного комментария, который не распространяется на другие области. Во-вторых, потому что ее комментарий очень личный, и эта личность неотделима от слов. Все риторические приемы и интонации бессмысленны без фигуры Тарасовой.

Ты никогда не будешь Тарасовой, вот и все.

Телеграм-канал автора

Подпишитесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене