Русский язык изменяется и обновляется постоянно. Слова уходят из употребления, некоторыми из них абсолютно перестают пользоваться. Иногда исчезает лишь само вербальное обозначение, а предмет или явление приобретают новое название (к примеру, чело — лоб). Такие языковые единицы называют архаизмами. Другой процесс — когда из обихода пропадает предмет, а вместе с ним и его название — порождает историзмы (боярин, вече). На замену им приходят неологизмы — новые слова.
Вполне естественно, что похожие процессы — исчезновение старого и появление нового — происходят и в области имен. То, как наши предки называли своих детей, теперь нам кажется странным, нелепым и, возможно, даже кринжовым, как сейчас говорит молодежь. Особенно если имя своим звучанием вызывает ненужные ассоциации.
До прихода христианства, когда имена стали давать по святкам, ребенка могли назвать по особенностям характера (Забава, Шумило) или внешности (Малюта), а иногда в имени отражались и обстоятельства рождения.
Например, имя Бездеда. Нетрудно догадаться, что так называли человека, который не застал живым своего дедушку. Впрочем, проблема этого имени в другом — попробуйте произнести его вслух. Слышится немного другое, не правда ли?
Человек с именем Бездед упоминается, к примеру, в новгородской берестяной грамоте, датируемой 1180–1200 гг. В этом литературном памятнике передаются распоряжения о жаловании дружинникам и о сборе недоимок. Автор заканчивает письмо так: «А [если] где недобирает Бездед, то [этим] ведаешь ты (т. е. за это отвечаешь ты)».
