Великий писатель СССР остался жить в Америке, но был раздражен там одной мелочью: что не нравилось в США Довлатову
Сергей Довлатов — один из самых культовых и узнаваемых русских писателей XX века. Его творчество отличалось редким сочетанием иронии, самоиронии и точного наблюдения за людьми. Он умел писать о повседневности так, что за простыми бытовыми сценами открывалась глубокая философия жизни.
После эмиграции в 1978 году писатель обосновался в США, где прожил до конца жизни. Там он не только продолжил писать, но и создал одни из своих лучших произведений — «Наши», «Компромисс», «Заповедник». Этот американский период Довлатова стал особенным: именно тогда он научился смотреть на мир глазами человека, который принадлежит сразу двум культурам — советской и западной.
В своих книгах и интервью Довлатов часто проводил параллели между США и СССР. Он писал о бытовых контрастах, о различии менталитетов, но всегда сохранял ироничный и человечный взгляд на жизнь. Америка, как признавался писатель, в целом пришлась ему по душе. Однако была в ней одна деталь, которая вызывала у него стойкое раздражение.
«Америка мне нравилась. После Каляевского спецприемника мне нравилось решительно все. И нравится до сих пор. Единственное, чего я здесь категорически не принимаю — спички. (Как это ни удивительно, даже спички бывают плохие и хорошие. Так что же говорить о нас самих?!) Остальное нам с женой более или менее подходит», — писал Довлатов в повести «Ремесло».
Чем именно не угодили американские спички, Довлатов так и не объяснил. Но факт, что он упоминал их не раз. Для него этот предмет стал почти символическим — простой, но говорящей деталью, через которую проявлялось отношение писателя к жизни и к утраченной советской повседневности.
«Я не спорю. Советское государство — не лучшее место на земле. И много там было ужасного. Однако было и такое, чего мы вовек не забудем. Режьте меня, четвертуйте, но спички были лучше здешних», — говорил писатель.
В этих строках — весь Довлатов: и ироничный, и ностальгический, и безжалостно честный. Он мог рассуждать о свободе и политике, но при этом с той же серьезностью говорить о спичках — как о метафоре быта, памяти и человеческих мелочей, которые на самом деле значат гораздо больше, чем кажется.
