Мы уже рассказывали о непростой судьбе новогодних елок в царской России. Накануне революции они оказались буквально под запретом, исходящим лично от императора Николая II. А вообще ель у наших соотечественников стала ассоциироваться с новогодними праздниками еще во времена Петра Великого. В одном из своих указов он велел:
«Поелику на Руси принято отмечать новый год по-разному, повелеваю отныне перестать дурить людям головы и встречать новый год повсеместно 1-го января. В честь сего дома следует украшать ветвями ели и других дерев. По большим и проезжим улицам знатным людям и у домов духовного и мирского чина перед вороты учинять некоторые украшения от древ сосновых и можжевеловых…»
Нельзя сказать, что привычная нам традиция пошла именно с указа Петра. Во-первых, украшения на новогодние праздники делали не только из елей, но и из других хвойных. Во-вторых, их никто не наряжал — фрагменты деревьев размещали в основном на улицах, а не в помещениях. После смерти первого русского императора традиция на какое-то время забылась. «Вернула» новогодние елки (уже в нашем современном понимании) жена Николая I и дочь прусского короля Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина. Ничего удивительного в этом быть не может — ведь эта традиция изначально зародилась в Германии.
Несмотря на то, что Петр Великий так и не привил своим подданным традицию новогодних украшений из «древ сосновых и можжевеловых», кое-какие процессы его указ запустил. В том числе — лингвистические. Ведь внезапно царские предписания продолжили исполнять и после его кончины в конкретных местах — питейных заведениях, которые перед Новым годом не перестали украшать елками. Деревья стояли там до следующего года, накануне которого старые елки заменяли новыми.
Филолог Елена Душечкина в своей книге «Русская елка: история, мифология, литература» иллюстрировала этот момент:
Возникнув в результате петровского указа, этот обычай поддерживался в течение XVIII и XIX веков. Пушкин в «Истории села Горюхина» упоминает «древнее общественное здание (то есть кабак), украшенное елкою и изображением двуглавого орла». Эта характерная деталь была хорошо известна и время от времени отражалась во многих произведениях русской литературы. <…> [Например], в стихотворении М. Л. Михайлова 1848 года «Кабак»:
У двери скрыпучей
Красуется елка…
За дверью той речи
Не знают умолка. <…>
К той елке зеленой
Своротит детина…
Как выпита чарка —
Пропала кручина!
Само собой данная традиция нашла свое отражение в языке. В народной речи того времени появился целый ряд «елочных» эвфемизмов, семантически связанных с употреблением алкогольных напитков. Например:
- кабаки стали называть «елками» или же «иванами елкиными». Отражено, например, в поговорке: «Елка (т. е. кабак) чище метлы дом подметает»;
- «идти под елку» или «елка упала, пойдем поднимать» означало — пойти в кабак;
- «елкиным» могли называть состояние алкогольного опьянения.
Вот такая непростая история у новогодних елок на Руси. Чего им только не пришлось пережить, прежде чем мы пришли к нынешним, устоявшимся традициям на зимние праздники.
