Эта цитата Лермонтова о возрасте женщины сегодня многих бы разозлила: звучит жестоко
Русские поэты и писатели часто высказывались о личной жизни и характерах людей без лишних церемоний. Их письма иногда звучат куда резче, чем произведения. Особенно это касалось женщин — литературные гении того времени не стеснялись давать им оценки, которые сегодня могли бы показаться несправедливыми или даже обидными. Михаил Юрьевич Лермонтов не был исключением: его письма к родственникам и друзьям порой поражают прямотой.
Кому писал Лермонтов
Весной 1835 года Лермонтов пишет из Петербурга в Москву Александре Михайловне Верещагиной — своей кузине, близкому человеку, с которым мог обсуждать личные дела. Их переписка — это не просто обмен новостями, а своего рода дневник юного поэта. Верещагина поддерживала Лермонтова, хранила его рисунки и автографы, а иногда и наставляла — предупреждала от необдуманных поступков, мягко направляла к «правильному» пути.
Именно в одном из таких писем встречается резкое суждение Лермонтова о женщине, известной ему по светскому кругу — госпоже Углицкой.
«В 32 года иметь такой детский характер…»
Цитата из письма звучит жестко даже по меркам XIX века:
«Но довольно говорить о моей скучной особе — побеседуем о вас и о Москве. Мне передавали, что вы очень похорошели, и сказала это госпожа Углицкая, и только в этом случае уверен я, что она не солгала: она слишком женщина для этого; она говорит также, что жена ее брата прелестна… в этом я ей не вполне верю, ибо она заинтересована в этой лжи… Что поистине смешно, так это ее желание во что бы то ни стало выказать себя несчастною, чтобы вызвать общее сочувствие, а между тем я уверен, нет в мире женщины, которая была бы менее ее достойна сожаления. В 32 года иметь такой детский характер и воображать, что можешь возбуждать страсти!.. и после этого жаловаться?».
Здесь Лермонтов не только иронизирует над «несчастной» дамой, но и фактически осуждает ее за то, что она в 30 с лишним лет позволяет себе капризы, ищет сочувствия и даже — в его глазах — претендует на то, чтобы быть объектом желаний.
Кто была госпожа Углицкая
Мария Александровна родилась около 1803 года, была племянницей бабушки Лермонтова Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. В 1830-е годы жила в Сызранском уезде Симбирской губернии. После ранней смерти мужа воспитывала дочерей, которые учились в Смольном институте. Современники отмечали ее живой характер и стремление быть в центре внимания — возможно, это и раздражало Лермонтова.
Интересно, что позднее, в 1841 году, Лермонтов посвятил стихотворение Ma chère Alexandrine ее дочери Александре перед замужеством:
Моя милая Александрина,
простите, я вас прошу,
за мой армейский чин
все, что я вам пишу.
Меж тем, я вас уверяю,
я желаю счастья вам,
а главное много любви,
когда вы будете Мадам.
Такая легкая ироничность показывает отношение писателя к семье и то, насколько они были близки.
Строгий взгляд Лермонтова
Для молодого Лермонтова (ему тогда было 21) тридцать два года — это уже зрелость, когда женщина, по его представлениям, должна быть «серьезной». Его возмущение звучит как упрек: мол, как можно в таком возрасте капризничать, жаловаться, пытаться «возбуждать страсти» и требовать сочувствия.
В XIX веке это было частью культурной нормы: женщину старше тридцати часто считали почти «немолодой», ее эмоциональность осуждали, а кокетство воспринимали как неуместное.
Что сегодня?
Эти строки Лермонтова и сейчас читаются как вызов — не только из-за резкости, но и потому, что в них чувствуется холодная категоричность: поэт словно отказывает женщине в праве на эмоции. Сегодня многие иначе смотрят на 32 года и считают этот возраст расцветом молодости, но старомодные споры о том, «что дозволено» женщине, не исчезли.
Можно сомневаться, был ли Лермонтов несправедлив или просто честен, но одно очевидно: он меряет чужую жизнь своими мерками — и потому его слова звучат так беспощадно. И, возможно, в этом главная ценность — увидеть в писателе живого человека со страстями и предубеждениями, каким он был на самом деле.
А как вы считаете, есть ли что-то неприемлемое для женщины после 30?
