Не секрет, что написавший «Мастера и Маргариту» Михаил Булгаков не получил должного признания при жизни. Его самый популярный роман был опубликован лишь через 26 лет после смерти классика — и только благодаря усилиям его последней жены Елены Сергеевны.
Учитывая бэкграунд Булгакова, в наши дни сложно представить, что его судьба в постреволюционные годы могла сложиться по-другому. Михаил Афанасьевич служил врачом в составе Вооруженных сил Юга России (формально, воевал на стороне белогвардейцев) и не пытался перекраситься впоследствии: на одном из допросов писатель прямо признавался, что не поддерживал и не поддерживает революцию.
Если бы не внезапно сваливший Булгакова тиф, он бы вообще покинул становившуюся советской Россию вместе с остатками Добровольческой армии в начале 1920 года. Но писатель находился в настолько тяжелом состоянии, что его нельзя было даже транспортировать. Пришел в себя он уже в другой стране.
Тогда Булгаков решил перебраться в Москву и стать писателем. Несколько лет он прожил в коммунальной квартире, работал журналистом и писал свои первые произведения — в том числе роман «Белую гвардию». НЭП (точнее, ряд появившихся частных издательств) подарил писателю возможность публиковаться. И пусть «Белая гвардия» не была напечатана полностью (в журнале «Россия» вышло лишь примерно две трети от всего текста, после чего издание было закрыто), определенный вес в литературных кругах Булгаков набрал.
«Белую гвардию» прочитали во МХАТ — и предложили писателю сделать по ней постановку. Так появилась пьеса «Дни Турбиных» (название изменили по требованию цензуры), адаптировал которую сам Михаил Афанасьевич. Премьера в 1926 году имела бешеный успех, хотя до последнего момента было непонятно, разрешат ли театру эту постановку вообще.
Советская критика громила «контрреволюционную» пьесу как могла, но на популярности «Дней Турбиных» ярость лояльных новому режиму писателей и критиков не отражалась. Булгаков моментально стал известным драматургом — его следующие пьесы «Зойкина квартира» и «Багровый остров» тоже имели успех.
По легенде, 15 раз на «Дни Турбиных» ходил сам Сталин. И он же какое-то время защищал Булгакова. Например, таким был его ответ на письмо писателя Билль-Белоцерковского, который требовал «отмены» автора «Белой гвардии»:
«Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбьи даже «Дни Турбиных» — рыба. <…> Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь», «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма».
В общем, какое-то время Булгаков был по-настоящему успешным человеком, у которого была и популярность, и деньги. Что же изменилось?
Неприятности у писателя начались с запрета постановки «Бег» — еще одного произведения на тему Гражданской войны. «Твердо убежден, «Бегу» в постановке МХАТа предстоит триумф, анафемский успех», — писал по поводу него Горький. Но пьеса при жизни Булгакова осталась лишь на бумаге.
А всего через год были запрещены к показу вообще все драматургические произведения Булгакова. Исследователь творчества и биографии писателя Алексей Варламов считает, что резкая перемена Сталина в отношении Булгакова была обусловлена встречей с делегацией украинских деятелей культуры, состоявшейся 12 февраля 1929 года. Сохранилась стенограмма этой встречи — украинцы требовали запретить их земляка из-за насмешек над украинским языком и вообще противоречивым отношением Михаила Афанасьевича к малой родине (об этом мы уже рассказывали отдельно).
Вот некоторые отрывки из стенограммы (ее текст взят из книги «Михаил Булгаков» Варламова):
«Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело бы своим результатом снятие пьесы «Дни Турбиных»
«Когда я смотрел «Дни Турбиных», мне прежде всего бросилось то, что большевизм побеждает этих людей не потому, что он есть большевизм, а потому, что делает единую великую неделимую Россию. Это концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо»
«Стало почти традицией в русском театре выводить украинцев какими-то дураками или бандитами»
«[В пьесе] освещено восстание против гетмана. Это революционное восстание показано в ужасных тонах, под руководством Петлюры, в то время когда это было революционное восстание масс, проходившее не под руководством Петлюры, а под большевистским руководством. Вот такое историческое искажение революционного восстания, а с другой стороны — изображение крестьянского повстанческого [движения] как (пропуск в стенограмме) по-моему, со сцены Художественного театра не может быть допущено, и если положительным является, что большевики принудили интеллигенцию прийти к сменовеховству, то, но всяком случае, такое изображение революционного движения и украинских борющихся масс не может быть допущено», — еще одна реплика неизвестного участника встречи.
Сталин откровенно отстаивал Булгакова во время той беседы:
«Дни Турбиных» — это величайшая демонстрация в пользу всесокрушающей силы большевизма… Извините, я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения. Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская — несоветская, пролетарская — непролетарская. Но требовать, чтобы литература была коммунистической, нельзя… Я считаю, что она (пьеса) в основном все же плюсов дает больше, чем минусов».
«Коба сдался. Коба уступил. Своих он не испугался — Билль-Белоцерковскому и всей его компании он сказал молчать, учитесь писать как Булгаков. А этих он испугался. Испугался призрака национального движения украинского. Он почувствовал, что эта та сила, которую ему не одолеть. И он сдал Булгакова, принес его в жертву украинскому национализму», — комментировал произошедшее Варламов в одной из своих лекций.
Это был болезненный перелом в карьере писателя. На прежний уровень вернуться он так и не смог. Через несколько лет получивший его письмо Сталин дал ему еще один шанс, но пьеса «Кабала святош» долго не продержалась: после нескольких показов она была закрыта.
