15 мая 1957 года «Зенит» в рамках чемпионата СССР принимал на стадионе имени Кирова московское «Торпедо». Казалось бы, обычный матч, один из многих. Но он вылился в самый массовый бунт болельщиков на футболе в Советском Союзе.
«Зенит» в том сезоне стартовал неудачно. В первых восьми матчах ленинградская команда победила лишь раз и перед игрой с «Торпедо» занимала 10-е место из 12. Москвичи же, напротив, шли в группе лидеров.
Превосходство в классе «Торпедо» стало доказывать сразу. Первый тайм завершился со счетом 2:0 в пользу гостей благодаря голам легенд клуба — Эдуарда Стрельцова и Валентина Иванова. Ворота «Зенита» защищал Владимир Фарыкин. Он был в команде первый год, перешел из местных «Трудовых Резервов».
Вот что писал о нем футбольный историк-документалист Дмитрий Догановский: «Игрок с блестящими вратарскими данными: физически сильный, прыгучий, с феноменальной реакцией, абсолютно помешанный на футболе… Но при этом несколько нестабильный. Психологической устойчивости ему явно не хватало: мог выдавать шедевр за шедевром, а мог напропускать бабочек и очень после этого расстроиться».
Черный день Фарыкина пришелся именно этот матч. Гол Стрельцова был забит после явной ошибки ленинградского вратаря, не удержавшего мяч в руках. Во втором тайме хозяева отквитали один гол, но потом Фарыкин снова ошибся. И «Торпедо» пошло добивать «Зенит». При счете 1:5 к его воротам выскочил болельщик — подвыпивший шофер завода «Знамя Труда» Василий Каюков. И не просто выскочил, а под хохот трибун выгнал Фарыкина из ворот «Зенита», снял пиджак и занял его место.
Самое любопытное, что подмену заметили не сразу. Но в итоге милиционеры опомнились, скрутили Каюкова и потащили его в свой закуток. И явно переусердствовали: ударили его о бетонный поребрик, разбили лицо. Все это стало детонатором для диких событий, которые произошли дальше.
«Милиционеры, конечно, прозевали Каюкова, — рассказывал Юрий Морозов, будущий тренер «Зенита», который в том матче сам играл за команду. — Потом опомнились, скрутили ему руки и потащили на выход. Зрители и так были возбуждены, а тут совсем обезумели. Я такого никогда не видел, тем более в Ленинграде. Бутылки на поле водопадом посыпались. Мы все — игроки, тренеры, судьи — едва успели в тоннеле скрыться. Едва вошли в раздевалку, никто, по-моему, даже грязные гетры не успел снять, как вбегает кто-то из администрации: «Ребята, там такое началось! Быстро отсюда в соседний корпус на второй этаж!» Мы бегом туда. К окнам прильнули, глазам не поверили: огромная толпа штурмует ворота, отделяющие внутренний дворик стадиона от площади. Ломились в дворик с двух сторон. Но со стороны тоннеля ворота металлические были, наглухо закрытые. А вот как они с площади не ворвались, до сих пор не пойму. Толпа озверела, и если бы они добрались до нас или до торпедовцев (те в другом корпусе забаррикадировались, тоже на втором этаже), наверное, не пощадили бы никого. Честно говоря, очень страшно было.
Ни у кого из нас, футболистов, случившееся в голове не укладывалось: Ленинград всегда считался культурным городом. Наверное, совпали наша плохая игра и общая озлобленность народа: как раз отменили выигрыши по облигациям госзайма, на которые люди всю войну подписывались».
Сказалось, конечно, и то, что многие болельщики были под градусом. Алкоголь тогда свободно продавался на футболе.
Расправа с болельщиками была жесткой. Хватали и реально провинившихся, и случайных людей. Сразу несколько человек получили серьезные сроки, включая шофера-«вратаря». «Каюкова скрутили двое милиционеров, — рассказывал болельщик Виталий Клау, осужденный по этому делу. — Когда вели по беговой дорожке, он начал вырываться, с одного фуражку сбил. Ему стали руки заламывать, за волосы схватили. Он заорал матом и «Помогите!» С трибун стали кричать милиционерам, чтобы не мучили человека, те в ответ нагрубили — тогда народ на поле и рванул. Милиции было мало, и толпа быстро загнала их в тоннель. Не было никаких организаторов, все стихийно произошло. Просто было много пьяных тогда, спиртное продавали прямо на стадионе. Милицию же очень не любили, она часто людей лупцевала почем зря. А тут еще как раз на заводах подписывали на очередной госзаем — хочешь не хочешь, а на ползарплаты подпишись…»
Но вернемся к Фарыкину. Тот матч, конечно, сильно надломил его. Он и так был склонен нарушать режим, а тут запил еще сильнее. И, конечно, долго в команде не продержался. В том же 1957-м он покинул «Зенит», после чего никакой Высшей лиги в его карьере больше не было.
«Уникальный персонаж. Пил так, что из ушей вытекало, — рассказывал о нем в интервью «СЭ» будущий тренер «Зенита» Герман Зонин (он, кстати, играл с Фарыкиным в «Трудовых Резервах»). — Закусывать любил пирожками, за что и получил прозвище Пирожок. Однажды тренеры нагрянули к нему домой с проверкой. Увидели, что почти вся комната заставлена пустыми бутылками. «Володя, что это?» — «Ой, сегодня сдам».
При этом полузащитник «Зенита» Валентин Царицын (автор единственного гола хозяев в матче с «Торпедо) говорил, что Фарыкин — самый талантливый вратарь «Зенита» после легендарного Леонида Иванова: «Случалось, на тренировках предлагал ребятам попробовать забить ему с линии штрафной. Даже за деньги никто не соглашался: выиграть было невозможно. Но тогда, с «Торпедо», был не его день. Такое с каждым когда-то случается. Проиграй мы 1:2, уверен, ничего бы не произошло».
Жизнь Фарыкина тоже закончилась трагически. В мае 1962-го он погиб — утонул в реке Вуокса. Герман Зонин говорит, что тоже по пьянке. Грустный финал. Алкоголь сгубил карьеры и жизни многих советских футболистов, и Фарыкин — один из них.
