«Напивался до зюзи, но она какая-то скучная». Мощный Глейхенгауз — о Тутберидзе, Валиевой, больших деньгах и судьях

Редакция Sport24

Поделиться

Комментарии

Хореограф группы Этери Тутберидзе Даниил Глейхенгауз стал гостем шоу «Каток», которое выходит на ютуб-канале «ДоброFON». Специалист рассказал о своих учениках, оценил шансы на возвращение Александры Игнатовой (Трусовой) и Камилы Валиевой, проговорил проблему российского судейства и многое другое — Sport24 все посмотрел и выделил самое главное.

Глейхенгауз: Мы с Алексеем Ягудиным катались на одном катке, когда мне было лет 7–8, я за ним бегал. У меня стояла пластинка [для зубов], я просил у Алексея автограф или что-то еще, а он вообще не мог понять, подходил к моей маме и спрашивал: «Что от меня хочет этот ребенок?» (Улыбается).

Глейхенгауз: Мне нравится произвольная Юмы Кагиямы: по хореографии очень проработанная программа с очень здоровским переходом к нарастанию в конце. У Ильи Малинина скорее короткая, но в произвольной тоже есть фишки.

Дальше я бы назвал наших ребят — Сашу Бойкову и Диму Козловского, мне кажется, очень удачные получились программы. Короткая — попадание в образ, более массовое, а произвольная для меня более как для постановщика, потому что мне нравится сама идея и ее воплощение по движениям, костюмам, музыке, как все соединилось. У Аделии Петросян в этом году отличные программы: себя хвалить, конечно, плохо, но…

Ягудин: Но нормально, нормально.

Глейхенхауз: В танцах — «Дюна» Оливии Смарт и Тима Дика, это хорошо.

Скопцова: Мне казалось, что олимпийская программа должна быть уникальная, суперособенная. А здесь такой стабильный стандартный вариант был.

Медведева: Я бы не сказала, что «Дон Кихот» — стабильный стандартный вариант.

Глейхенгауз: Если тебя спросят: за всю историю фигурного катания сколько «Дон Кихотов» на уровне чемпионатов мира и Олимпиады ты запомнила?

Скопцова: Очень много, популярно. И в целом далеко ходить-то не надо (показывает на Медведеву).

Медведева: Так я и не «Дон Кихот» была.

Скопцова: Но костюм, это все…

Глейхенгауз: Ну костюм — там было проще, потому что [у Алины] были пачки. «Черная лебедь» — была пачка, и произвольная — это была фишка с пачками.

Глейхенгауз: Я вообще считаю, что было бы здорово, если бы на контрольных прокатах выходило много спортсменов, которые завершили карьеру. Это же не соревнования, это предшоу. Зачем? Чтобы пришли зрители на стадион. Зритель идет на имена.

Сейчас у нас нет чемпионатов Европы, мира и Олимпийских игр — соответственно, сложно тем спортсменам, которые на данный момент топовые в России, стать такими же медийными, как Женя, Алина, Саша, Аня, Камила и т. д. Участие таких имен, хотя бы даже в прокатах, все равно привлекло бы и СМИ, и зрителей.

Саша Трусова захотела и поработала — это же надо привести себя в форму, проехать эти четыре минуты и не умереть. Понятно, что в шоу все катают и на тренировках прыгают, но это все равно абсолютно разный уровень. Если говорим про соревновательный момент, то сложно делать прогнозы, потому что и усложнились вращения, и уровень у нас высокий — просто выйти и на одном имени невозможно [побеждать]. Ты должен показать набор элементов. Если бороться за топ-3, то нужно минимум сделать один четверной и при этом собрать всю программу, не потерять ни на вращениях, ни на дорожках. Насколько это конкурентоспособно, если Саша или еще кто-то вернется? Будет видно только на самих соревнованиях. Здорово бы это было, если бы произошло? Для медийности и для самого вида — да, здорово.

Ягудин: Неужели ты считаешь, что наши сборники не соберут зрителей на контрольные прокаты?

Глейхенгауз: Полные трибуны, мне кажется… Вот в Питере были почти полные трибуны, и там была Саша. Я думаю, что благодаря тому, что она там была, были полные трибуны.

Медведева: Часто слышу: «Женя, ты в такой прекрасной форме, почему не вернешься?» Дело в том, что у нас в фигурном катании есть два понятия формы — худоба и спортивная. У меня нет той спортивной формы, чтобы взять и вернуться, одной худобы недостаточно. Спортивная форма — в мышцах и в голове.

Главная причина, почему я не возвращаюсь, — я просто не хочу, мне оно не надо. Есть заработок, стабильная работа, при этом более свободный график, и я могу где-то еще развиваться, пускать корни. Для меня это классно.

Глейхенгауз: Я помню себя в 19–20 лет и сейчас, когда делал предложение, — абсолютно два разных человека. А в тот момент у меня была девушка, которой я хотел сделать предложение: там не все получилось, но мне казалось, что я готов, это моя любовь на всю жизнь. Буквально через 2–3 года все изменилось, мое видение жизни вообще стало другим, и девушки другие стали нравиться. По сути, я был бы [сейчас] разведенным человеком.

Мешает ли личная жизнь фигурному катанию? Какие-то отношения могут помогать, вторая половинка будет тебя где-то настраивать, психологически помогать. А бывает, когда парень зовет тебя в клуб вместо тренировки или сам идет без тебя — это скажется на твоем тренировочном процессе.

Медведева: Самые лучшие результаты в своей карьере я показала в состоянии глубочайшей влюбленности — вот и делайте выводы (улыбается).

Медведева: После Олимпиады у меня эмоции с гормонами скакали, я могла выйти в микст-зону и сказать вообще все что угодно. Но себе не позволила, потому что на протяжении многих лет вы (обращается к Глейхенгаузу. — Sport24) меня воспитывали с Этери Георгиевной не только как спортсменку, но и как спортсменку, которая уважает своих соперников. Не позволялось высказывать свое вот это.

Глейхенгауз: Воспитание родителей и воспитание тренерским штабом. Этери Георгиевна всегда говорит: «Уважайте своих соперников, ты все доказываешь на льду, твое выступление — больше, чем слова».

Глейхенгауз: У Аделии этап в Москве был на очень хорошем уровне. В Казани еще немножко сыровато было, в произвольной многое не получилось, в короткой были потеряны баллы на вращении. Но идет прогресс от прокатов к первому этапу, от первого ко второму. Хочется продолжить эту траекторию к чемпионату России, чтобы там показать чистое катание в обеих программах.

Мне нравится, как она сейчас тренируется. Она в хорошей форме. Это еще тот период, когда тренер и спортсмен получают удовольствие от процесса. Тренер вкладывается, спортсмен вкладывается, еще ее мама в нее очень вкладывается и контролирует ее. Это то, о чем мы всегда говорим — что родители должны работать в унисон с тренером и помогать. Если вы двигаетесь в одном направлении и у вас одно мнение на все вопросы, то получается хорошая работа.

Она сейчас в хорошей форме, следит за весом, следит за режимом. На тренировках выполняется нужный объем, который приводит к тем результатам, что на данный момент она лидер нашей сборной.

По Соне ситуация чуть сложнее. Она пропустила из-за травмы целый сезон. Ей немножко сложно найти соревновательную уверенность. Она думает, что выходит и все как обычно, но что-то идет не так: нервы, ноги не слушаются.

После Петербурга мы обсуждали четверной тулуп, с которого она упала, — она его сделала за 30 секунд до того, как встать в начальную позу. На шестиминутной разминке она сделала его несколько раз, потом, пока выставляли оценки, прыгнула. А потом она встала, поехала и вообще не похожая попытка была. Недокрут, падение, ноги вообще не те. И это вопрос уже только психологии.

Понятное дело, что сейчас она еще не звенит, это не суперформа. У нее переходный возраст, тяжело, перестраивается организм. Делаем прокаты — ей тяжело доехать свежей, ноги садятся. На это накладывается пропуск и излишние нервы. Поэтому происходят такие прокаты, как в Санкт-Петербурге.

Глейхенгауз: Она бы сейчас могла быть уже чемпионкой Европы и мира, а на следующий год — Олимпийские игры. Хорошо, бороться за тройку на Европе и в мире и за тройку на Олимпиаде. Она бы этот путь прошла бы — три взрослых сезона. И после Олимпиады непонятно — была бы мотивация продолжать или нет?

Сейчас у нее этой возможности нет. И ее цель в любом случае будет кататься дальше — для того, чтобы выйти на международную арену и выиграть эти соревнования.

Это сложно, но я не вижу в этом ничего невозможного. Понятное дело: физиология, изменение тела, падает скорость вращения, сложнее доехать программу. Но это все не про невозможность.

Невозможность — это когда просто нет мотивации. Когда человек не хочет следить за собой, столько тренироваться, сколько тренировался. Если позволяет здоровье, нет серьезных травм, то все остальное можно преодолевать.

Глейхенгауз: Камила у нас идет отдельно. Ее возвращение в спорт должно быть как взрыв Вселенной. Этого ждет огромное количество людей. И это как будто бы правильная история.

Мы все верим в добро и зло, и нам кажется, что Камила, которая вернется в спорт и добьется результата, — это правильная сказка. Как будто так должно произойти. В это хочется верить.

Ягудин: Ты веришь?

Глейхенгауз: Пока да. Я представляю, как она начнет полноценно тренироваться, набирать форму. Вопрос здоровья и мотивации в момент, когда пойдет соревновательная подготовка с накатыванием программ. В данный момент я в это верю и очень жду.

Глейхенгауз: Я не осуждаю никого из спортсменов, потому что то, какие баллы им ставят, — это не от них зависит. Но считаю, что мы в гонке за поддержкой своих спортсменов немножко уже перегнули палку.

Объясню, на что это влияет: человек делает офигенно четверной прыжок, получает за него +3/+4 GOE, спору нет. Но [когда] он делает прыжок в недокрут в одну галку, немножко кривой и т. д., наши судьи ставят 0/-1 GOE. А это несуществующая оценка, на международной арене за такой прыжок он получит -3. Получается, теперь можно зайти на пять четверных, сделать из них 2–3 грязно, какие-то недокрутить, но из-за того, что тебя жестоко не наказывают, ты набираешь огромное количество баллов. И те спортсмены, которые понимали систему, что иногда чище — лучше, чем больше и грязно… Теперь это все пошло кувырком. Вращения: смотришь иногда как профессионал — 2-й уровень, а загорается 4-й. Позиции некрасивые, вращение медленное — +1/+2. Вот у нас Ника Егадзе выступает на «Ломбардия трофи», достоял вращение на 4-й уровень, но позиция была средняя — какой-то судья поставил -2. На разборе говорит: «Так некрасивое положение, медленное вращение». И это нормально, так и должно быть.

Плюс страдают компоненты. Сильно взлетает техника, компоненты к ней притягиваются — и неважно, как ты катался.

Ягудин: [В России] вместо того чтобы снимать розовые очки, их надевают.

Глейхенгауз: А потом они выйдут на международные соревнования и будет разница в 20 баллов.

Нагучев: Я посмотрел все пять этапов Гран-при и не увидел там Этери Тутберидзе. Где она?

Глейхенгауз: На катке на тренировках и на международных соревнованиях с Никой Егадзе.

Ягудин: Если она везде будет ездить, тогда кто тренировать будет?

Глейхенгауз: Она будет на чемпионате России.

— Купался голышом?
— Да, в детстве по-любому.

— Дрался с коллегой?
— Нет. Я в своей жизни дрался один раз, и то не то что бы дрался — мне просто фингал в школе поставили.

— Хотел уйти из профессии?
— Из тренерской — точно нет. Когда был спортсменом — хотел.

— Сутки не вставал с кровати?
— Не было.

— Влюблялся в своих учениц?
— Нет.

— Швырял телефон в стену от злости?
— Наверное, в молодости было. И то — когда знал, что [скоро новый будет] (улыбается).

— Убирал родителей учеников с тренировки?
— Да.

— А сам скрывался от них?
— Сто процентов.

— Прогуливал тренировку ради девушки?
— Да.

— Выгонял кого-нибудь с тренировки?
— Конечно (смеется).

— Советовал кому-нибудь из своих спортсменов закончить с фигуркой по тем или иным причинам?
— Нет.

— Посылал журналистов?
— Конечно.

— Напивался прям до зюзи?
— Вообще в жизни — да, но моя зюзя — она как-то скучная (улыбается). Я просто спокойный, доброжелательный и засыпаю.

— Отказывался ли по какой-то причине от очень больших денег?
— Да, по моральным или каким-то этическим качествам.

Щербакова против Трусовой: новая глава в легендарном противостоянии. Они помогут звездам Тутберидзе и Плющенко

Жена Плющенко испортила ему жизнь, но подарила самое важное: он плакал