«Думала, под трамвай что ли?» Великая Тарасова о конце карьеры, разрыве с Родниной и схожести с Тутберидзе

Анастасия Логинова

Поделиться

Комментарии

Татьяна Тарасова — легенда фигурного катания. Сложно представить, как развивался бы спорт, если бы не наш великий тренер. Тарасова пришла в шоу «Коммент.Тренер» к экс-тренеру сборной России по футболу Леониду Слуцкому и рассказала массу всего интересного — об отце, сходстве с Тутберидзе, моментах тренерской карьеры и многом другом. Sport24 записал все самое важное.

— В чем его основное величие?
— В том, что он видел хоккей будущего. Он смотрел за горизонт. Сейчас не видно, чтобы смотрели за горизонт в хоккее.

— Вы имеете в виду методику, тактику, подход?
— Все. Он был великий, он писал, знал все эти упражнения. Иногда на мне летом проверял. Я не догадывалась, но он мне давал упражнения, когда я занималась.

— Он делал это сам, без научных групп?
— Конечно, сам, какие группы. Это его гений туда приводил и никогда не уводил.

— Критики в адрес отца было немало.
— Мне кажется, что все знали, кто такой Тарасов, но ничего хорошего вслух не говорил. И это было очень обидно, до слез. Его всегда старались ущемить, наказать.

— За гениальность?
— За гениальность, какие-то неординарные поступки.

— Он мог дать гораздо больше.
— Конечно. Его же с работы сняли. Как можно было такого человека с работы снять! Они просто безумные. Не знаю, живы ли они сейчас, но они точно должны были умереть раньше, чем он. Потому что они-то никому не нужны, а отец проработал бы еще 20 лет.

— Он не хотел работать где-то кроме ЦСКА и сборной или это была его реакция на обстоятельства?
— Конечно, он работал только в ЦСКА. Невозможно было представить отца в другом клубе. Его и заграницу приглашали. Хотя я, например, это представляла очень хорошо. Я всегда говорила: «Папа, почему ты не пойдешь туда, где ты мог бы еще работать?» Он отвечал: «Ты антисоветчица».

— Отец смотрел соревнования ваших спортсменов?
— Спрашивал. Андрюшке Букину говорил: «Андрюш, тебя когда-нибудь после Танькиных тренировок тошнило?» Он говорил: «Когда-нибудь и бывает, Анатолий Владимирович. И частенько. Потому что кажется, что не могу — сделаю и уже перерабатываю». Отец отвечал: «Хорошо она работает, молодец».

***

— Как происходил этот процесс? Понятно, что вы расстроились.
— Расстроилась — это не то слово. Целыми днями думала, что мне делать. Под трамвай, что ли? Думаю: «Мама расстроится, не переживет этого». И потом, это очень некрасиво будет. Про красоту я все-таки не забывала. Я не понимала, что мне делать, но мне надо было что-то делать. Пошла к Игорю Александровичу Моисееву, он меня пускал раньше. Мои подруги у него работали, и как-то я с ним познакомилась. Приходила, занималась, у меня это получалось. Он пускал эту девочку, которая приходила чокнутая и просила: «Можно сбоку?» Говорил: «Можно». Я вставала и учила, себя развивала. Занималась целыми днями, потому что хотела поступать в балетное. Потом думаю: «Ну как я буду с руками? Там же хваты с партнерами, а у меня руки выскочат». Операция не давала стопроцентной гарантии.

Мама с папой сказали: «Соберись. Иди на каток к своим товарищам. Тренеров мало, тренировать некому. Бери детей, может быть, кто-то из взрослых к тебе пойдет. И вкалывай. Если ты это полюбишь и у тебя будет получаться, ты будешь счастливым человеком на всю жизнь». Я начала тренировать — и уже не могла дышать без этого.

***

— Золотая медаль Родниной/Зайцева, которые вам достались от Станислава Жука или золотая медаль Бестемьяновой/Букина, которых вы взяли еще детьми — они же разные?
— Конечно, они разные. Медаль Родниной мне была очень важна, первая, они же у меня два раза были олимпийскими чемпионами. Мне было очень важно в 76 году, они ко мне перешли за этим. За тем, чтобы не потерять возможность быть первыми.

— Как работать с ровесниками?
— Работать— как работать.

— Возраст не важен?
— Абсолютно.

— Как этот процесс происходил? Они к вам обратились?
— Да, конечно. «Мы очень хотим у вас тренироваться».

— А с Жуком вы общались как-то на эту тему?
— Никак.

— Должна же быть обида с его стороны?
— Прошло несколько лет, он со мной здоровался, мы разговаривали. Он понимал, что это не я делала. Я с ними работала в силу своих знаний и умений. Мне кажется, я с ними очень хорошо поработала. Во-первых, они у меня остались и были со мной шесть лет. У меня было желание, чтобы они были первыми. А с Бестемьяновой/Букиным мы вместе были первыми, и с Алешей, и Илюшей. Одиночные золотые медали на вес платины.

— Это же каждый раз вызов. Думаю, то же самое было с Климовой/Пономаренко и Грищук/Платовым.
— Климова/Пономаренко перешли ко мне, когда они уже практически проигрывали. Они один вид проигрывали Жулину с Усовой. В результате они выиграли, но народ говорил, что Усова выиграла. И в этот момент они перешли. Да, я понимала, что они уходят, могут проигрывать, а следующий год предолимпийский.

— Получается, вы всегда рисковали в своей карьере. Потому что в тот момент казалось, что Плющенко непобедим, а вы взяли Ягудина и выиграли.
— Конечно. Я не могла проиграть.

— Вы хорошо общаетесь с Бестемьяновой, а вот с Родниной, судя по внешним интервью…
— С Родниной я не общаюсь.

— Она говорила, что Тарасова все делает наотмашь. Она так любит, и если что-то происходит, то так же ненавидит.
— Ненависть — это очень сильное чувство, я им не пользуюсь.

— Вы поняли смысл фразы.
— А она-то откуда это знает?

— Это она предполагает.
— Предполагает… Бедняга.

— Получается, вы любите и отдаете все тем, кто у вас катается, а как они перестают, то и вы не так вкладываетесь, потому что есть новые, верно?
— Если они у меня катаются, то я должна продолжать профессионально работу с теми. Конечно, внутренняя ревность у них есть. И они считают, сколько раз и кому я сделала замечание.

— А вы как с этим справлялись?
— Я это понимаю и строю свою работу так, чтобы их не обижать. Потому что это мое решение, взять еще кого-то.

— Были моменты с ревностью, которая перерастала в обиду?
— Не знаю, как-то не было. Может, у Родниной только. Непонятно, что она себе затеяла — не разговаривает, не здоровается. Мне это непонятно.

— Вам обидно?
— Мне — нет. Она не тот человек, из-за которого я бы расстраивалась.

***

— Насколько у вас близкие отношения с подопечными сейчас?
— У меня со всеми близкие отношения. Они ко мне приезжают на дачу, проведать меня.

— Илья Кулик — это был дополнительный стимул. Он первый олимпийский чемпион среди одиночников.
— Да, в невероятной конкуренции. Катались люди, имена которых будут помнить сто лет. И он мальчишка, нахал такой. Очень интересно было работать. Страшно было что-то пропустить. Эта была моя первая работа, где-то я не была на сто процентов профессиональна. Сходила с ума и каждый день думала, как мне выстроить каждую тренировку, чтобы она шла по направлению победы. Мы сидели в Америке, потому что здесь не было льда. Кулик был первым, а потом туда приехали Грищук/Платов. Сначала я к ним приезжала работать, а потом они уже.

— Как это — работать в первый раз с таким большим одиночником?
— Страшно. Сомневалась в каждом шаге, поэтому постоянно проверяла. Но на каждой тренировке мы прогрессировали. Он становился сильнее, каждый день занимался общефизической подготовкой. Из такого тонкого худого мальчика сделался сильным и крепким.

— Сейчас у фигуристов есть одна Олимпиада, две программы, за которые решаются все. Как подготовить спортсмена к такому напряжению?
— Наработать все до автоматизма, подготовить психику. Например, короткая программа — две с половиной минуты. Если ты срываешь один элемент или подсрываешь — ты уже не игрок. По любым правилам так. В первой шестерке каждый, как зверь. Такие грамотные у нас должны быть тренеры, которые готовят не на жизнь, а на смерть.

— Поэтому они так выгорают быстро?
— Конечно.

— Как часто вы выгорали?
— Всегда.

— Это было после больших побед или неудач?
— А у меня не было неудач. Второе место — это позор, так говорил мой папа. За второе место у них увольняют, поэтому второго места нет, есть только первое.

— Получается, вы выгорали после больших побед. Как отдыхали?
— Никакого перерыва. Если это большие соревнования, то есть несколько дней, после Олимпиад несколько недель. Это время я просто лежала. Я просто знала, когда мне надо выйти. А потом другие ждали. Сразу все равно не выходила — мертвая была.

— Почему вы так рано закончили?
— Потому что я была в Америке, работала с нашими парами, потом с одиночниками. Еще были Саша Коэн, Мао Асада.

— Как работать с иностранным спортсменом?
— Во-первых, язык. Своим иногда такое скажешь. Никогда не работала с переводчиком, на английском говорила. Все равно все понимали. Асада со мной начала кататься эмоционально. Для японцев это было большое удивление, хотя за этим они ее и отдавали. С ними легко работать, потому что у них нет такого слова «устали». Наши, конечно, могут поныть. Иностранцев даже спрашивать бесполезно, мне один раз ответили: «Это ты должна знать, устали мы или нет». Я это запомнила на всю свою жизнь. Это правильный ответ на вопрос.

***

— Я тогда очень устала.

— После Ягудина?
— Да. Я приехала сюда. Никто так не восхищался, как вы. Никто сильно не поздравлял. Даже, мне кажется, орденом не наградили.

Никто меня не спросил: «Что ты, Таня, хочешь? Какой тебе лед дать?» У всех есть свои дворцы.

— Обидно?
— Обидно.

— У Плющенко — дворец, у Тутберидзе — дворец. И я не говорю, что они не заслуживают. Но вы то заслуживаете больше, чем кто-либо.
— А у меня у одной нет.

— Вы спрашивали?
— Никогда не спрашивала. Потом я даже просила, а не спрашивала. Поэтому я так и осталась, что у меня нет ничего.

— Если бы у вас была условная инфраструктура, вы бы продолжили?
— Конечно. Если бы мне сказали: «Таня, через полгода будет твоя школа, на таком-то катке». Я бы жилье себе рядом купила. Работала бы сейчас, а не с вами сидела и интервью давала. Там бы висели все мои ученики, всякие фотографии и все.

— Это же можно сделать даже сейчас.
— Да это невозможно. Никто это не будет делать. Я так этим измучена. Я уже этого не хочу.

— У вас есть объяснение?
— У меня есть объяснение, но говорить об этом не буду.

— Эта история похожа на вашего папу?
— Да.

***

— Он пришел: «Татьяна Анатольевна, умоляю! Хочу к вам».
— Нет, «умоляю» никто не говорил. Он позвонил, сказал: «Хочу к вам». Потом мне сказал… У Тома Коллинза был большой тур по США. Там и Кулик ехал, и все. Кулик ему говорит: «Идешь к кому-нибудь?» Он говорит: «Да, иду». Он говорит: «К кому идешь?» Всем было понятно, что он куда-то уйдет. Он говорит: «Я к Тарасовой иду» Кулик говорит: «Да ты что?» А он только закончил. Он говорит: «Ты умрешь у нее». Леша говорит: «Ты же не умер». На этом разговор у них закончился.

Леша — он не злобный. Он со мной был не такой бесхитростный. Поэтому мне с ним было очень легко. Все, что я не скажу, он делал. За режимом надо было следить. Он старался.

Была задача, чтобы он прыгал четверной с тройным. Мы эту задачу решили. Он как-то преображался. Он слушал, что я ему говорила про руки, как показывала. Он стал вдруг как-то дышать под музыку. Я помню, что стою здесь, а он едет и раскрывается. Такого не было никогда. Так на руки свои смотрит и поворачивается. Я думаю: «Матерь божья, получается!» То есть он понял эту пластику, которой нужно пользоваться. И тогда ты занимаешь ей всю музыку. Это сразу меня взбодрило. Я поняла, что мы выиграем. Этим не занимался никто. И он стал понимать, что он делает в программе. Конечно, основными в программе были первые три элемента. Остальное он просто щелкал.

Он любил тренироваться недолго. Я это учитывала, а что делать. Мне же нужен был результат тренировки. Если была длинная тренировка с большими интервалами, я его предупреждала.

— Вывести человека на другой уровень чувства и понимания самого процесса — гораздо сложнее, чем поставить прыжок или поддержку. Не было ли обидно, когда происходило иначе? Или до вас не доходили разговоры?
— Эти все обиды на соревнованиях я вымещала. Я со своими спортсменами была впереди всегда. Недооцененные ими в словах, в действиях. Они этого не понимают, но к этому стремятся.

— Как складывались отношения с коллегами-конкурентами?
— А никто ни с кем не разговаривал. Даже «здрасьте» не говорили. Иногда говорим. А спустя годы — говорим. Если в это время не хамить. За мной не числится. Я знаю про себя, что без хамства.

Ты пришла с ним. Вот твой воздух, вот твой коридор, вот здесь ты разминаешься. Это мое пространство, стул мой.

***

— Они работают втроем. Это непростые люди, которые работают с ней. Они тоже что-то умеют. Сережа с ней работает, за прыжки отвечает. Она очень сильная. Мне кажется, на меня похожа.

— В плане характера?
— Да.

— Или как элегантно носит шубы?
— Это само собой.

У нее есть то, что есть. Они делают вот так. Дальше они не ждут их, потому что надо ждать два года. Как девочки поправятся, как будут заниматься, тренироваться, худеть, прыгать. Потом их надо опять начать накручивать. Они не ждут этих двух лет. Это не плюс, не минус, а факт. Они умеют это. Это их плюс. Другие этого не умеют.

— Она нашла эффективную нишу?
— Да, конечно. Я думаю, она будет развиваться дальше. Они — не примитивные люди. Они думают, как им развиваться дальше, быть с разными девочками. Я думаю, доживу до того, когда это увижу.

— Косторная и Трусова уходят на год к Плющенко, потом возвращаются. Как это для вас?
— У Трусовой есть колоссальный прыжок, она обладает прекрасной координацией. Но она у Тутберидзе этому научилась. Не папа ее научил.

— Почему другой тренер не реализует ее способности?
— Не умеет. Не видит, что это ее способности.

— Вы согласны, что не существует багажа другого тренера?
— Конечно. Он [Плющенко] еще пока не умеет, хотя работает хорошо. Была у него на тренировках, интересовалась.

— В чем Тутберидзе не похожа на вас? Мне кажется, у Тутберидзе не является ценностью общаться со своими подопечными. А для вас это важный момент.
— Для меня это важный момент. Они все — мои друзья.

Я не думаю, что она спокойно их отпускает. Они маленькие такие. Думаю, их родители имеют отношение к их уходам.

— У вас было такое?
— От меня никто не уходил, слава богу.

— Вы в чем-то похожи с Тутберидзе, но от нее все же уходят.
— Они совсем дети. Они не очень понимают. Мои повзрослее.

— Вы общались с родителями своих спортсменов?
— Я зазывала их на тренировки, сами они не приходили.

— Согласны, что сейчас, если не сложилось с родителем, то и со спортсменом не сложится?
— Конечно. У меня такого не было. Я затаскивала родителей, чтобы они посмотрели, какие успехи сделали их дети, какие они красавцы стали, какие у них программы. Говорила: «Передайте родителям». Потом уже звонила. Моисеевским родителям говорю: «Что вы, Елена Александровна, приходите, они старались. Посмотрите, какие они стали». Приходили потом. Посмотрят, скажут: «Спасибо, Татьяна Анатольевна».

— Если бы вы работали сегодня, адаптировались под хореографов, директоров, сложных родителей и так далее. Вы бы под них адаптировались или их пытались адаптировать под себя?
— Думаю, они бы адаптировались под меня. Они бы видели, что я люблю их детей, учу, делаю лучше, что они результативные. И все.

— Для фигуристов отсутствие международных соревнований, мне кажется, более болезненно, чем для других видов спорта.
— Может быть, они научатся работать долго. Никто просто так не захочет уйти, будут распределять свои силы.

Чемпионат России проходит. Знаю ли я лучше соревнования, чем чемпионат России? Просто обожаю. У нас такая борьба. Нет лучше соревнований, чем чемпионат России. Все — профессиональные: катальщики, судьи. Очень интересно. Просто в миллиметрах расходятся.

— Можете составить свой рейтинг женского одиночного катания? Кто наиболее талантлив и гениален?
— Сложно говорить. Во-первых, разный возраст. Лизу Туктамышеву мы все очень уважаем. Я во всяком случае, не буду говорить про всех. Я никогда не думала, что она сможет так долго кататься, так прогрессировать каждый год. Не просто кататься, а прогрессировать, становиться такой интересной, понимающей фигурное катание. Я вообще не думала про это.

— Она не стала олимпийской чемпионкой. Неизвестно, станет ли.
— У нее нет таких данных. Нет большого шага, супервращений. У нее есть все среднее.

— Мне кажется, она заслуживает большего уважения, чем та спортсменка, которая стрельнула два года, стала олимпийской чемпионкой…
— Конечно, она заслуживает самого большого уважения.

— Для меня самая сбалансированная фигуристка — Валиева. У нее и сложнейший контент прыжковый, и вращения за гранью, и музыкальность, и внешние данные. Она — идеальная спортсменка современности. Я ошибаюсь или нет?
— Сейчас вы ее не видели.

— Она чуть-чуть поправилась.
— Она сейчас очень выросла. Она так выросла, как никто не растет. Она — высокая девушка. И естественно, что она поправилась. Но это второе дело. Самое главное — она выросла. И мне непонятно, как она не потеряла прыжки.

— Валиева не прыгала на контрольных прокатах четверной тулуп и тройной аксель.
— Думаю, она не может сейчас это делать.

— А сможет?
— Когда, наверное, привыкнет к своему новому телу. Она же такая сильная.