В сезоне-2019/20 весь фигурнокатательный мир кайфанул от дебютировавшего на взрослом уровне трио ТЩК: Александра Трусова, Анна Щербакова и Алена Косторная с отрывом были лучшими на своих стартах, устанавливая все возможные рекорды. Но потом началась пандемия, лишившая фигуристок шанса подмять под себя и мировое первенство.
Весной группу Тутберидзе покинула Трусова, а летом по тому же маршруту последовала и Косторная. Версий, почему так произошло, было очень много, но то, что рассказала Алена на контрольных прокатах, шокировало даже подготовленных.
— Расскажи, как тебе первый выход в новом сезоне с новым тренером?
— Было волнительно. Наверное, больше всего волнительно, когда я сидела и делала прическу. И я каждый раз прокручивала этот момент. Меня аж потряхивать начинало, но потом это сошло на нет: я вышла на лед и почувствовала лед, почувствовала зал — и все как рукой сняло. Просто шла в своем коридоре и знала, что делать.
— Что вас больше всего пугало — первый выход на лед или первая реакция публики?
— Не то чтобы пугало, просто было как-то не по себе, потому что все новое, все другое. И мы еще ни разу не работали на соревнованиях с Евгением Викторовичем [Плющенко], потому что с Сергеем Александровичем [Розановым] я уже выходила соревноваться и привыкла к нему. А с Евгением Викторовичем это было в первый раз. И было как-то не по себе, необычно, потому что я привыкла по-другому настраиваться, тут сразу подходят, говорят, что с тебя нужно — вот это, вот это. А я привыкла быть больше в себе, сама, никто не трогает.
— В чем разница в стиле тренеров?
— У каждого свой. У Этери Георгиевны свой, у Евгения Викторовича кардинально другой и, наверное, более спокойный. Более спокойно в моей новой команде, и это очень чувствуется. Я потренировалась месяц, мы делали все то же самое, те же самые прыжки, прокаты, тренировки. Может, где-то даже сильнее ОФП. Но, если даже после сильного ОФП у меня на льду что-то не получалось, что-то не пошло, что-то не так, никто не гнал, ничего не кричал, не ругался. Говорили: «Ну, давай тогда оставим, а на следующей тренировке сделаем. Сейчас мы поработаем над другими вещами, которые тоже немаловажны». Если я чувствую, что на утренней тренировке не могу откатать программу, мы поедем делать макеты, которые вроде бы макеты, без прыжков, халява, а на самом деле это очень сильно помогает и выносливость вырабатывать, и много всего сразу.
— В фигурном катании в это время было очень неспокойно, вы были в эпицентре этого неспокойствия. Сильно мешало?
— Ну да, сразу я позвонила Этери Георгиевне, а Этери Георгиевна выложила пост (Его содержание — по гиперссылке ниже. — Прим.). И было достаточно много звонков, но я говорила, что не буду комментировать. Понятно, что меня никто не выкидывал из соцсетей, не запрещал ничего выкладывать. Я просто считаю, если человек ушел, на это были причины. Просто так человек не уходит, от добра добра не ищут. И эти выкладывания чего-то в инстаграм (признан экстремистской организацией, деятельность на территории РФ запрещена), эти посты — это обидно. Эти ответки кидать друг другу, что-то отвечать в инстаграме (признан экстремистской организацией, деятельность на территории РФ запрещена)… Ну, если ты хочешь выяснить отношения, наверное, лучше, если настолько неймется, встреться глаза в глаза и выскажи все, что ты хочешь. Мне кажется, это немного неправильное поведение. Но я не могу никого обсуждать.
— Были ли списки нон-грата?
— Ну, не то чтобы, но тогда были проблемы. Потому что я считаю, что спортсмены — как я, как Аня [Щербакова], Камила [Валиева] — не могут кататься с детьми 2010 года. Ну, даже если могут, то, наверное, им нужно как-то объяснить, что как бы девочки взрослые, они не будут тебе никакие поблажки давать. Если ты им помешаешь, они либо на тебя прыгнут, либо на тебя наорут. Чтобы в следующий раз ты понял, что так нельзя. Ну, так было у меня в детстве: меня выводили на взрослый лед, и вот по бортам. Помешаешь кому-нибудь — уйдешь, быстро уйдешь. И был такой момент: я сказала тренерам, что нас и так уже восемь достаточно взрослых спортсменов, и, естественно, там сумасшедший темп тренировки, и выводить туда детей, которые не привыкли к этому, надо очень аккуратно. Так получилось, что у нас человека четыре просто: «Выходите!» И они просто не понимали ничего, они вроде все делали как всегда, но при этом дико мешали. И меня очень сильно раздражало это.
— То есть с твоей стороны не было требований, только просьбы?
— Я говорила, что «давайте как-нибудь сделаем это по-другому, пожалуйста, так очень неудобно, просто невозможно». И как бы никакой реакции не последовало.
— В какой момент ты приняла решение?
— Это было 17 июля. 17 июля, перед второй тренировкой, я поняла, что там были просто проблемы взаимопонимания, потерян коннект. Поэтому я позвонила Сергею Александровичу Розанову: «Сергей Александрович, такая ситуация. Есть возможность?» Он ответил: «Подожди пару дней, мы тут устаканим, подумаем, еще раз подумай, поэтому что это очень неожиданное решение». Столько лет работать в команде, достигнуть результатов, за что я очень благодарна предыдущему штабу… И это очень большие перемены. В общем, через пару дней был повторный звонок. Я сказала, что да, я решила. И мы начали организовывать переход.
— У тебя уже были поставлены две программы?
— Да, были поставлены и короткая, и произвольная. Короткую мне поставили чуть ли не второй, произвольную чуть попозже, наверное, 11-й или 12-й. Но произвольная программа по музыке мне нравилась — не все места, но просто сама музыка была классная. Короткая программа мне не нравилась, о чем я говорила неоднократно. Говорили: «Ну попробуй, вдруг, после прокатов посмотрим». Но я говорила: «Нет, мне не нравится, я не чувствую, не буду такое катать».
— До этого ты принимала участие в выборе программ?
— Мое мнение учитывалось, но не всегда. Все равно ты высказываешь свое мнение: «Я хочу что-то вот такое». Потом тебе говорят, да или нет. Очень многой музыке было сказано нет, но произвольную я просто услышала, и даже вопросов не возникло, это была хорошая история».
