«Москва слезам не верит» — первый игровой советский фильм, получивший «Оскар» в номинации «лучший фильм на иностранном языке». Но даже в культовой картине Владимира Меньшова советские цензоры нашли к чему придраться.
Сразу несколько постельных сцен были серьезно сокращены. Так, например, сцена, где Рудольф пристает к героине Веры Алентовой Катерине в квартире уехавших родственников, была значительно длиннее и жарче, но в итоговый вариант вошел лишь робкий протест девушки: «Ну, Рудик… не надо…»
Еще больше пришлось резать в сцене с героем Олега Табакова — Володей. Режиссер Меньшов даже спустя годы сетовал на это: «Мне очень жаль, что выразительную постельную сцену по решению худсовета вырезали из картины. Свидание Катерины с любовником мне хотелось сделать более плотским, чем сцена ее соблазнения, когда она была еще девочкой и не знала, что и как. Снимали, как Вера с Табаковым стояли друг перед другом и судорожно, быстро раздеваясь, бросались друг на друга. Она оставалась в комбинации, он — в трусах.
Ничего крамольного не было, кроме страстного поцелуя и бурного раздевания… Но эта сцена вызвала бурю гнева у худсовета…»
На разборе руководство «Мосфильма» действительно негодовало. Так, сохранилась стенограмма заседания, на котором тогдашний глава киностудии Николай Сизов негодовал:
«Некоторые моменты меня просто поразили… Например, любовная сцена с Табаковым. Если бы вам показать ее в первоначальном виде… вы бы ужаснулись! Это просто непристойно. То же касается и сцены соблазнения героини в квартире профессора в первой серии. Из Меньшова должен вырасти хороший мастер… Но с точки зрения художественного вкуса надо ему помочь отрешиться от некоторых вещей, которые уводят картину в сторону…»
Также худсовет рекомендовал убрать любовную сцену с героем Алексея Баталова Гошей — там, где возлюбленные лежат на раскладной тахте. Но эту сцену Меньшову все же удалось отстоять.
Всего из картины вырезали около 60 минут экранного времени, но даже это не помешало вызвать дикий ажиотаж сразу после выхода кино в прокат.
«Понял, что попал в десятку, когда увидел километровые очереди в кинотеатры, — признавался потом Меньшов. — Ну вот представьте себе Пушкинскую площадь в Москве, буквально битком набитую: очередь змеей извивалась. Картина вышла в феврале, и люди стояли на морозе часами, чтобы купить билетик на следующий день. Сердце забилось. И очень сильно. Это был счастливейший в моей жизни момент — 20 секунд абсолютного счастья.
Ведь меня все уже убедили — коллеги и критики, что это недокино, что я снимаю какой-то позор. Это ведь было время культа личности Тарковского, и все, так сказать, «подтарковские» жили в понимании, что «Зеркало» — это кино, а «Москва слезам не верит» — какое-то недоразумение».
