Легендарного голкипера горьковского «Торпедо» Виктора Коноваленко прозвали «Русским Медведем». Такое прозвище прикрепилось к выдающемуся советскому вратарю не только из-за необычной внешности и поразительного спокойствия, которое он демонстрировал на льду, но еще и из-за игровой маски, напоминавшей медвежью голову. Причем на протяжении долгих лет Коноваленко выходил на лед без этого атрибута. И только когда обязательное ношение маски закрепили в правилах, Виктор начал использовать ее на постоянной основе.
Двукратный олимпийский чемпион сыграл огромную роль не только в истории горьковского хоккея, но и в карьере одного из величайших голкиперов всех времен — Владислава Третьяка. Легенда ЦСКА и сборной СССР стал наследником Коноваленко и научился у него очень многому. Третьяк искренне восхищался своим коллегой и брал с него пример во всем.
«Виктор Коноваленко был мне как отец. Я его даже называл «батяня». Когда я пришел в сборную, мне было всего 17 лет, а Коноваленко был уже маститым 33-летним голкипером. Он мне очень многое дал и многому меня научил, а потом передал мне эстафету — свой двадцатый номер. Для меня это была очень большая честь», — говорил Владислав Третьяк.
Третьяк и Коноваленко действительно были связаны невидимой нитью. Даже конец карьеры у них обоих получился достаточно неожиданным и скомканным. Владислав был вынужден уйти из хоккея после ссоры с Виктором Тихоновым. Главный тренер ЦСКА и национальной сборной отказался предоставить заслуженному голкиперу особые условия и не разрешил ему жить дома, а не на базе. Соскучившийся по жене и детям советский чемпион пошел на принцип и повесил коньки на гвоздь. Хотя Третьяк мог бы еще принести пользу как клубу, так и сборной.
У Коноваленко ситуация сложилась похожим образом. Он также закончил карьеру из-за непонимания с главным тренером. Наставник «Торпедо» Александр Прилепский относился к заслуженному ветерану предвзято и обвинял его во всех неудачах команды.
«Мог бы еще поиграть. И хотел, честно говоря. Тем более что как раз в то время шли переговоры о проведении матчей с североамериканскими профессионалами. А мне давно хотелось встретиться с ними на льду. Но играть в «Торпедо», которым руководил Прилепский, я не мог. А переходить в другой клуб не имело смысла. Меня не включили тогда в состав олимпийской сборной, и я не поехал в Саппоро. Не последнюю роль в этом сыграл Прилепский. И хотя, с одной стороны, он говорил, что я по-прежнему нужен команде, что «не сказал еще своего последнего слова», с другой — обвинял только меня во всех неудачах «Торпедо». И на площадке, и вне ее я ценил превыше всего честность. Поэтому и ушел», — вспоминал голкипер.
Последней каплей для Коноваленко стала ситуация, произошедшая после матча с «Химиком» в сезоне-1971/72. Ту встречу торпедовцы проиграли со счетом 3:4, хотя к третьему периоду имели солидное преимущество и вели 3:1. Виктор не снимал ответственности с себя за ту неудачу, но он уж точно не был виновен в ней единолично. Однако у главного тренера было иное мнение на этот счет. Когда расстроенный голкипер вышел из душа, то услышал разговор Прилепского с другими хоккеистами. В беседе с партнерами Коноваленко главный тренер заочно обвинял вратаря в том, что он специально пропустил 4 шайбы в прошедшем матче. Услышав это, советский чемпион тут же написал заявление об уходе из клуба. С того момента он даже не мог находиться с тренером в одном помещении, не говоря уж о том, чтобы играть под его руководством.
Когда уход олимпийского чемпиона из родного клуба стал достоянием общественности, многие команды чемпионата СССР звали его к себе. Самым настойчивым оказался главный тренер «Химика» Николай Эпштейн. Но Коноваленко не мог представить, как он наденет майку другого клуба. Поэтому выдающийся голкипер принял решение быть верным одной команде. Если уж не играть за «Торпедо», то не играть нигде — так считал учитель Владислава Третьяка. На этом и закончилась карьера нашего героя, который мог бы принести еще немалую пользу советскому хоккею.
