10 лет назад я, тогда еще диванный журналист, делал усилиями нескольких безумных энтузиастов самиздатовский журнал, а Алексей Радевич, тогда тренер любительской команды из Екатеринбурга, делал в этот журнал великолепные тактические разборы топовых матчей ЛЧ и АПЛ.
С тех пор Радевич прошел путь от тренера в дворовой команде до аналитика клуба РПЛ, а теперь и главного тренера одного из самых хайповых клубов ниже элитного дивизиона — «Красавы» (параллельно отказавшись от работы в ЦСКА).
В большом интервью — разногласия с Савиным, история с Рыжиковым, стиль «бесславных ублюдков», как запомниться президенту «Урала», играя в Бьелсу на городском турнире, можно ли бороться с родителями, которые орут на детей-футболистов, и как понять, что от футбола тоже нужно отдыхать, перестав работать несколько суток подряд.
«Красава»: почему отказал ЦСКА, эмоции Савина, странный уход Рыжикова, идеи, которые важнее результата
— Ты отказался от работы в ЦСКА ради места тренера в «Красаве» — клубе, который играет в ПФЛ. Настолько хотелось тренировать?
— Да. Аналитика в современном футболе — очень важная профессия, но я осознал, что больше кайфую от работы непосредственно на поле. Когда это предложение поступило, я достаточно долго над ним размышлял. Первые контакты с Савиным у нас были еще до нового года.
— Но ведь поработать в топ-клубе РПЛ, поизучать крутых футболистов, соперников — для тренерского опыта это разве не круто? Или практика перевешивает?
— Это разные профессии. В работе аналитиком и тренером по-разному расставлены акценты. В «Оренбурге» я тоже готовил информацию по топовым соперникам. Мы же понимаем, что «Спартак» — это «Спартак». Я учился анализировать, наблюдал за теоретическими занятиями Владимира Федотова, Марцела Лички. Смотрел, как они выстраивают контакт тренера с игроком, как доносят информацию. Для меня Федотов вообще входит в топ-3 российских тренеров, потому что он очень структурный плюс хороший психолог. Сейчас в «Сочи» у него сложился паззл: добавились футболисты достаточного уровня и очень сильный тренерский штаб. Для меня 3 месяца работы с Федотовым — суперопыт.
Работа в ЦСКА — круто, но мое внутреннее «я» говорило: надо тренировать. Не знаю, что будет завтра. Сейчас мы проиграли две игры и пошли разговоры о том, что все плохо, все плохие. Не думаю, что это системный подход.
— С Савиным это обсуждали?
— На сегодняшний день — нет. Но я спокойно к этому отношусь — он тоже набирается опыта. Я два месяца как главный тренер, он три месяца как президент клуба. Все мы совершаем ошибки — они неизбежны.
Эмоции — это нормально, но я как главный тренер не принимаю стиль некоторых постов в инстаграме «все футболисты — говно, а болельщики — молодцы и единственные, кто соответствуют уровню клуба».
— Речь же про посты Савина.
— Да. Есть золотое правило раздевалки: то, что сказано в раздевалке, осталось там же. Когда это все выносится на публику — молодые пацаны и так психологически передавлены. До раскрепощения, того, чтобы быть этакими «бесславными ублюдками» (чего от нас ждет сам Евгений Леонидович) тут далеко.
— Про «бесславных ублюдков» расшифруешь?
— Попробую на примере из футзала. Не помню, в каком году екатеринбургский «ВИЗ» играл в финале Кубка УЕФА против испанского клуба. Суть в том, что испанцы выходили на разминку на абсолютном расслабоне. Пробежались, посмеялись, кто-то друг друга под жопу ударил. Но только тренер сделал два хлопка — сразу же другие люди. Собрались, переключились, отработали какое-то упражнение. Выполнили — снова смеются, расслабились.
А наши? Они из раздевалки вышли — это уже война. Они уже на разминке находятся на максимуме в своем настрое. Начинается игра. «Интер» забивает один, второй. Нашим надо добавлять эмоционально, а не получается. Зато испанцам — раз плюнуть, потому что они еще не включались на 110%.
Дело в их умении быть кайфующими и в то же время собираться в нужный момент. Это абсолютная уверенность в себе: мол, сейчас я выйду и буду сильнее тебя в каждом эпизоде. Важна эта страсть. Нужно быть головорезами. «Бесславные ублюдки» — это как раз про раскрепощение.
— Что ты говоришь ребятам?
— Перед игрой с «Луками» я сказал: то, что написал Евгений Леонидович — это его мнение, с которым я не согласен. Я верю в нас, мы продолжаем трудиться, все зависит только от нас.
Мы за месяц сыграли восемь игр: первые матчи играли за счет эмоций, но вечно держать этот градус невозможно. В игре с «Луками» мы хорошо прессинговали: первые две точные передачи на нашей половине они сделали только на 33-й минуте. Мы вообще им не давали играть в футбол, но когда мы были с мячом — все очень академично, очень медленно. У нас есть проблема в игре в дальней трети. Мы знаем это и не снимаем с себя ответственности. Но пусть мне кто-нибудь покажет хоть одну команду, которая будет играть в контроль после месяца существования.
Очень важно мыслить стратегически. Изначально договорились, что хотим прессинговать — прессингуем. Когда обыграли «Балтику», все были в восторге, а я был недоволен — мы не прессинговали, отступили от своей идеи.
— Как она формулируется?
— Мы изначально договаривались играть в агрессивный футбол в обороне и пробовать обострять в атаке за счет индивидуальных действий фланговых игроков и активных приемов внутри структуры соперника. Мы идем на риски, понимаем, что мы будем терять мяч, но это часть футбола. Если у нас после 4 тура стратегия поменялась, и теперь на первое место выходит результат любой ценой… Всегда можно перестроиться на 5-4-1, сидеть в штрафной и убегать в быстрые контратаки, добывая результат. Хотя это тоже работа. Но если вы хотите результат через такую игру — нет, я это не приму. И мы об этом говорили до начала сезона.
— А какая изначально стояла задача по результату?
— Официально перед командой ее никто не объявлял. Хотя перед первой игрой с Тверью Савин подошел ко мне и сказал: «Задача — не проиграть ни одной игры». Я говорю: «Это утопия. Мы сейчас играем с самой организованной командой нашей лиги. Допустим, проигрываем. И что дальше? Разгонять всех и набирать новых?»
В общем, мы поговорили на эту тему, я предложил, что надо идти от матча к матчу. Насколько я знаю, от спонсора есть задача попасть в тройку. В принципе, это коррелирует с задачей, которую мы сами себе поставили внутри коллектива. Только я хочу быть в тройке через сам процесс, через тот футбол, который мы хотим видеть. Поэтому, когда начинаются шараханья — я против этого. Когда Бьелса выигрывал ЛЧ? Может он ее и не выиграет никогда. Но стал он от этого менее великим? — нет, 100%. Я за то, чтобы искать решения внутри системы, а не менять систему.
— На тренировках Савин часто бывает?
— Иногда приезжает. Помню, был случай, когда нам не хватало человека для тренировочной игры — надел бутсы и закрыл левого центрального защитника. Устраивали челленджи с ним на сборах: кто больше забьет из 5 ударов. А так, смотрит с балкончика вместе с генеральным директором, скорее как владелец или президент команды следит за процессом.
— Ты рассказывал историю, как Савин с трибуны делал какие-то подсказки защитнику во время матча, после чего ты написал ему: «Если ты еще раз так скажешь, я тебя застрелю».
— Да. Это была больше шуточная форма, но посыл понятен. Надо сказать, что Евгений Леонидович не влезает в тренировочный процесс. Мы часто можем обсудить с ним какие-то игровые качества футболистов или стартовый состав на игру, но решение все равно за тренерским штабом.
Савин скорее слишком эмоционален, именно когда команда играет. Когда он кричит — он просто так болеет, выражает свою любовь к команде. Все эти подсказы — это форма его поддержки футболистов. Просто у каждого игрока своя реакция на это.
Например, после «Балтики», когда Савин спустился поздравить нас всех с победой, я прямо сказал ему: «Леонидыч, понимаю, что это все от добрых побуждений, но пожалуйста, не подсказывай такому-то футболисту идти в обыгрыш. Его сильные качества другие». Да и вообще — решение должен принимать футболист.
— Как отреагировал?
— Не знаю. Может, ему и не понравилась эта реакция. Но я за то, чтобы помочь каждому футболисту. Помощь заключается в развитии сильных качеств, прежде всего.
У нас есть проблемы с составом — за два месяца собрать команду непросто. Тут есть футболисты, которые на сегодня не дотягивают даже до уровня ПФЛ. Но мы стремимся к тому, чтобы каждый игрок за сезон перешел на какой-то следующий уровень.
Наша глобальная задача — развивать футболистов, поэтому мы договорились, что нам всем важен результат через процесс. Мы хотим играть в тот футбол, о котором мы говорим.
— Как вообще возникла вся эта история с «Красавой»?
— Наша первая встреча с Савиным случилась, когда я еще работал в Екатеринбурге в детском футболе. Он проводил в Тюмени детский турнир и попал на игру наших ребят, после чего сказал: «Блин, это тот футбол, который мне всегда нравился». Потому что в нашей команде была нацеленность на игру 1 в 1. Постоянно обыгрывать, обыгрывать, обыгрывать.
Когда обсуждали мой приход в «Красаву», я ему напомнил про наше знакомство, и он вспомнил этот момент. Говорит: «Блин, нифига какой тесный мир!»
— Кто на тебя вышел с предложением стать тренером?
— Савин по рекомендации моего футбольного друга Евгения Калешина. Когда я работал в «Оренбурге» — мы ночевали с командой в Москве перед выездом в Калининград. Савин приехал к нам в отель, мы с ним разговаривали 3,5 часа. Прилетели на игру, подхожу к Калешину за советом, говорю: так и так, такая ситуация. На что мне Калешин говорит: «Леш, четыре месяца назад Савин позвонил мне, попросил каких-то молодых специалистов порекомендовать, я порекомендовал тебя. Если Евгений выбрал твою кандидатуру — я за то, чтобы ты тренировал». Я подумал: надо рисковать.
— Тебя ведь брали в штаб к Сергею Рыжикову — вы были знакомы до этого?
— Нет. Уже потом созванивались по телефону и видеосвязи.
— Как ты узнал, что станешь главным тренером вместо Сергея?
— Когда ехал в Оренбург забирать трудовую книжку. Приехал ночью, и тут Савин пишет мне: «Какая у тебя лицензия?». Я понимаю, что-то случилось. Говорю: «Сейчас B». Он: «Все, понятно. Нужна лицензия А». Я отвечаю: «Ну, Леонидыч, в этом году нет набора на лицензию А. Жду уже девятый месяц». Он говорит: «Завтра созвонимся». Здесь не надо быть великим стратегом, чтобы понять, что происходит. Ну и на следующий день поступило предложение.
— Первая реакция?
— Раз зовут, значит, будут работать. Не знаю, какой должна быть первая реакция. Испугался ли я? Нет. Просто понимал, что это другой уровень ответственности и другие задачи. Я был готов к этому. С точки зрения эмоций я отнёсся к этому предложению абсолютно спокойно.
— Не было сомнений?
— На тему?
— Ну, когда тренер уходит из-за довольно мутной истории, всегда есть риск, что следующим в такую историю попадешь сам.
— Если человек думает об отставке, он ее получает в любом случае. Но он не думает о созидании. Если мне судьбой отведено проработать здесь 2 месяца, значит, я проработаю 2 месяца. В этом нет ничего такого. Волков бояться — в лес не ходить.
Когда Савин мне объяснил ситуацию, я сказал: «Мое мнение: нам надо попытаться оставить Рыжикова. Мы начнем работать вместе, делиться идеями, уйдем в работу — все будет нормально. Я к этому готов». Но Леонидыч мне сразу сказал, что Сергей, скорее всего, не согласится, потому что пришел со своим тренерским штабом.
— Кстати, как он изначально относился к тому, что ты войдешь в его штаб?
— Не могу сказать за Рыжикова, но не слышал, чтобы Сергей был против моего прихода. Я хотел набрать ему в той ситуации, когда Викторыч еще мог остаться здесь, и сказать: «Я еду работать с тобой. Если есть возможность остаться — оставайся». Но потом подумал: пусть он примет решение. Могу только выразить ему слова поддержки. Вообще Рыжикова я очень уважаю как человека. Не знаю его лично, но по рассказам близких друзей — он порядочный мужик и профессионал.
То решение, которое он принял — это сильное решение. Да, мы никогда не узнаем, правильное оно или нет. Но он его принял в соответствие с его жизненными принципами. Это важно. Точно так же и решение Леонидыча было принято в соответствии с той политикой, которую он принял для себя, какой должна быть команда. Для них обоих их решения были принципиально правильными. Люди разошлись, так бывает.
— Почему тогда не объяснить людям? Тем более, когда клуб позиционирует себя как самый честный клуб России.
— Это мужской коллектив, где всегда что-то происходит. То, что произошло там, было не со мной. Я не вправе это обсуждать, осуждать или комментировать.
Тем более Савин сказал, что он не готов терпеть, когда тренерский штаб при команде нарушает режим. Он же сказал честно. Леонидыч не говорил, что Рыжиков пил. Он сказал «тренерский штаб». И Евгений Леонидович написал, что Рыжикову предлагали остаться в команде. Если сопоставить два факта, все становится понятно. Просто люди отказываются думать дольше 10 секунд.
До «Красавы»: репетировал первую тренировку перед камерой, орущие родители, выгорание, почему последний защитник должен обыгрывать
— «Свою первую тренировку я провел в дворовой команде. Даже репетировал это занятие, записывая на видеокамеру» — можешь это подробнее рассказать, как все началось?
— Да, до 15 лет я играл в городских командах. Потом забросил. И вот спустя годы ко мне пришло понимание: хочу быть тренером. Это был, по-моему, 2009 год. Зима. Поехал к своим детским тренерам: одному, второму — везде отказ.
Прошла неделя — пишет товарищ: есть команда, приходи к нам играть. От игры я уже не так кайфовал — я хотел играть лучше, а не могу. Предложил их тренировать — они подумали и согласились. Первую тренировку назначили через неделю — к этому времени подготовил конспекты (я уже месяцев шесть на тот момент активно погружался в тему).
Ну и да, ставил камеру и репетировал первую речь.
— С какого дубля понравилась?
— Раз семь точно переснимал. Я ждал ощущения, что я сам себе поверю.
— Ребята в итоге поверили?
— Судя по тому, что с некоторыми из футболистов я до сих на связи — думаю, у нас получилось.
— Это была детская команда?
— Нет. Восьмиклассники, девятиклассники, потом постарше ребята пришли — даже мои ровесники были. Потом сезон тренировал университетскую команду Уральского федерального университета, а затем попал в «Русфан» — клуб, который финансировало всероссийское общество фанатов. В нем был такой человек — Олег Меджитов. Он находил в абсолютно разных городах активных людей, которые в свою очередь собирали команды. Общество высылало форму — команды играли на турнирах.
Победа на турнире в 2011 году
— А остальной бюджет как собирали?
— Мы предоставили план развития — нам выделили какие-то деньги– тысяч 300 на сезон. Но этого не хватало — на участие в турнирах скидывались сами игроки.
— Ты что-то получал?
— Первый сезон — вообще ничего, во второй — тысяч 5, из которых условно 4 я тратил на бананы и воду, чтобы кормить ребят на выездах. Ездили тоже на своих машинах.
— Когда ты понял, что перерос эту историю?
— Где-то месяца за 2-3 до конца третьего сезона. Увеличивать бюджет нам не были готовы, ребята играли за свой счет — развития не было. Попробовали искать спонсоров — не вышло. Так команда и закончилась. Удерживать футболистов мы не могли — их уже звали в клубы, где не они, а им платили деньги. А находить новых сопоставимого уровня было нереально. Я ушел в мини-футбольный «ВИЗ».
— Тебя ведь Григорий Иванов (президент «ВИЗ» и футбольного «Урала» — Sport24) заметил на одном из турниров.
— Да, это было первенство города, мы играли с 800-кратными чемпионами Екатеринбурга, за которых выступали бывшие игроки «Урала» и мини-футбольной «ВИЗ-Синары». Для того уровня они играли волшебно. Но мы сыграли 3:3.
— Там схема была какая-то необычная.
— Играли Бьелсу 3-1-3-3, но с ромбом в середине поля. Мы понимали, что в обороне уязвимы, но зато план с численным преимуществом в центре из-за ромба плюс три нападающих работал отлично. После игры ко мне подошел Иванов — узнать, кто я. Договорились быть на связи. Не успел я вернуться домой — звонок. Говорят: «Алексей, завтра приходи в офис, Григорий Викторович хочет с тобой поговорить».
На следующий день Иванов спросил, что нам нужно, договорился о скидке на аренду поля. Ну и вообще нам стали помогать.
— Это был последний год «Русфана»?
— Нет, первый. Иванов еще тогда меня звал в школу «Урала», но я не был готов работать с детьми. Но, когда «Русфан» закончился уже вариантов не было — пошел в «ВИЗ» детским тренером. Там тоже три года отработал.
— Главное достижение за это время?
— (задумался) Наверное, то, что мы научили этих маленьких сорванцов кайфовать от футбола. Обыгрывать, когда ты последний защитник. Например, мы проиграли финал первенства региона, хотя в том матче нам было достаточно сыграть вничью. Но мы не отошли от своих идей — контроль мяча, обыгрыш один в один, выход из-под прессинга не за счет того, что лупишь на другую половину поля, а за счет индивидуальных действий.
С точки зрения результата — мы проиграли, с точки зрения процесса… Кто получил больше развития: футболист, который с 9 до 17 лет миллион раз коснулся мяча, или который сделал это только тысячу раз, потому что правый защитник играет только длину и не ищет опорного.
— Я как раз и хотел спросить: в детском футболе одна из главных проблем — это главенство результата, из-за чего ребятам не прощают ошибок, не поощряют дриблинг и так далее. Это можно как-то перебороть или для этого поколение тренеров целиком должно смениться?
— Когда работал в «ВИЗе», я предлагал играть не футбольные турниры, а фестивали. Где есть шоу, разные конкурсы и, главное, нет результата. Всем одинаковые призы, нет никакой турнирной таблицы. Какой результат? Людям по девять лет! Но идея дальше не пошла.
Дай бог, мы к этому придем. Когда — не знаю. Тренер Юрий Нагайцев, который сейчас работает помощником Талалаева в «Ахмате», рассказывал, как он ездил на стажировку в Португалию. Там на детском турнире игрокам «Порту» запрещали отдать передачи, пока ты не обыграешь одного соперника. Иди, обыгрывай — это не так страшно.
Но это не так страшно, если тебе позволяют ошибаться. Когда тебе каждый день до 16 лет талдычат «играй попроще, *****» — конечно, ты не будешь никого обыгрывать.
— Это правда.
— Мы в «ВИЗе» прививали такой стиль игры, при котором три игрока из четверки уходят вперед, а перед последним защитником остается огромное пространство. Хочешь — обыгрывай, хочешь — пробрасывай мяч на ход. Делай, что хочешь, но ты должен привезти мяч в зону атаки через обыгрыш один в один.
Можно в такой ситуации ошибиться и привезти гол в свои ворота? Легко. Но без этого мы не воспитаем индивидуально сильных футболистов. Как на нас смотрели? Наверное, как на сумасшедших. Есть же правило советской школы: последний игрок никогда не обыгрывает. Это ж покуситься на святое.
— Допустим, детский турнир. Родитель орет на ребенка-футболиста. Ты пытался это пресекать?
— Как-то ездили на турнир в академию Коноплева — там был крутой состав: «Чертаново», Коноплева, «Крылья Советов» и мы, которые приехали из нашего болотца просмотреть посмотреть свой уровень. Первый матч проиграли 1:3, и родители вели себя не так, как мы бы этого хотели.
Собрались пацаны в круг, 10-11 лет. Я у них спрашиваю: вы чувствовали сегодня поддержку? Отвечают: нет, мы слышим, как нас критикуют и ругают. Тогда я говорю нашему капитану Егору Брозовскому: выступи от лица команды перед родителями, как вашими болельщиками.
Собрали родителей, Егор взял слово и попросил: не критикуйте, а болейте.
— Помогло?
— До конца турнира поддержка была просто супер.
— «Бывает, когда ты на таком адреналине, что готов работать сутками» — говорил ты. Рекорд?
— Это было в период, когда я на время ушел из «Русфана», чтобы систематизировать знания. Проработал день с небольшими перерывами, смотришь — два часа ночи. А я очень тяжело раскачиваюсь с утра, поэтому легче не ложиться спать. Переключился на футбол, увидел какую-то тему — начал ее рисовать. Потом переключаешься на какую-то идею.
В общем, сутками прямо не работал, но с утра до утра бывало. Потом садился на велосипед и проезжал километров по 40, чтобы дотянуть до вечера и не ломать совсем уж режим. Но уже в «Оренбурге» я взял за правило: вышел с работы — что бы ни случилось, не работай дома.
— Раньше ты говорил как раз противоположное: «Я еще ни разу не был в центре Оренбурга. Мой обычный маршрут: дом — стадион — дом. Иногда после работы еду в кафе, работаю там». Так же можно было свихнуться, нет?
— Именно. Я понял, что я сгораю. Поэтому и принял решение: как только вышел за пределы стадиона, я обычный человек, а не тренер-аналитик.
— То есть до центра все-таки дошел.
— Ну как, один раз я там был. С коллегой поехали сдавать тесты на ПЦР, после он сказал: пойдем хоть прогуляемся что ли. Увидел хотя бы местный Арбат.
— Как ты вообще отвлекаешься? Смотришь что-то на ютубе?
— Я очень люблю автогонки и особенно картинг. Мой кумир Айртон Сенна — что мне в нем больше всего нравилось, так это стремление к идеальному кругу. За счет лучшей траектории или более раннего нажатия газа — в общем, там, где ты выискиваешь эти тысячные секунды. Так что могу условно смотреть 10 кругов, чтобы пытаться понять, чего хочет пилот.
— То есть даже тут анализируешь.
— Да. Слушай, даже когда мы с другом приходим покататься на реальном карте, первое время я просто катаюсь, пытаясь понять лучшую траекторию. И вся эта работа — ради одного быстрого круга.
Очень еще нравится канал Игоря Зырянова про авиакатастрофы. Опять же, интересно изучать причинно-следственную связь — что привело к катастрофе. Я бы хотел на авиасимуляторе полетать, но вообще мне сложно отключаться от футбола — делаю это на несколько часов, и опять работа захватывает. Это плохо. Из-за этого слишком мало уделяю внимание хобби, потому что всегда остается мысль, что осталась еще куча работы — и лучше оставить время ей. Но я работаю над собой.
— У тебя есть блог, ты какое-то время активно писал на Трибуну Sports.ru — там как раз и познакомился с Евгением Шевелевым, который тебя в «Оренбург» и позвал (и звал в ЦСКА)?
— Даже не помню, но, наверное, да. Больше просто негде. Долгое время мы просто общались по аське, пока он не перешел в InStat и не позвал с собой. Тогда первый раз в Москве мы и встретились вживую. С той поры мы с ним постоянно на связи.
— Когда попадаешь в организацию уровня РПЛ (я про «Оренбург») — это культурный шок или в принципе, ничего особо не отличается от команд попроще?
— Главный момент здесь такой: чем более отлажена система, тем более люди в клубе незаметны. Что такое хороший администратор команды? Это тот человек, которого не видно, а не которого ты постоянно ищешь. Вот в «Оренбурге» это было. В такой системе приятно работать.
— Как тренер-аналитик, работавший в РПЛ — скажи, в чем именно с футбольной точки зрения мы отстаем от европейской топ-5?
— По аналитике — это больше к Шевелеву, вот он настоящий аналитик. С точки зрения футбола — ну это же все давно известно: уровень интенсивности — то, что мы держим здесь 10 минут, там приходится 60-65 держать. Индивидуальная обученность футболистов. И желание развиваться.
Вот где была Австрия 15 лет назад? А теперь посмотрим на условно «ЛАСК» — команда играет в сумасшедший прессинг. Потому футболисты из чемпионата Австрии регулярно переходят в Бундеслигу. На тренировку они выходят не чтобы потренироваться, а чтобы стать сильнее. Все нацелено на развитие — это закладывается с детства.
— Понятно, что у каждого тренер свой стиль, но чьи принципы тебе ближе, какой футбол ты бы хотел ставить? Например, в России.
— Мне очень нравился «Ростов» Карпина — у них была очень конкретная игра в зоне атаки. Если мяч на фланге, они не пытались улучшать — сразу шла доставка мяча в штрафную. Плюс очень активный прессинг. Про Федотова я уже говорил. Близко то, что ставит Слуцкий — мне нравится, когда на флангах есть индивидуально сильные футболисты, и ты выстраиваешь систему так, чтобы их качества максимально использовать. Вот в «Рубине» это есть — Хвича, Деспот.
А еще мне нравится философия Спартака Гогниева в «Алании» — не каждая команда обладает такими яйцами, чтобы средняя позиция вратаря была за пределами штрафной. Вот мы говорили ранее про «бесславных ублюдков» — это чистые они.
— Какую цель ты себе ставишь в «Красаве», чтобы потом сказать — я собой доволен?
— Я хочу, чтобы мы прессинговали, чтобы делали по 50 попыток обводок, и чтобы делали по 50 активных приемов мяча между линиями — после этого всегда будет обострение.
— Цель стать главным тренером клуба РПЛ есть?
— Шаг за шагом, но да — есть.
— Какой временной горизонт на это даешь?
— В 2015-м году на фоне перехода в «ВИЗ», когда все стремительно развивалось, я думал, что два года — и я буду в профессиональном футболе. В него я попал в итоге только в 2019-м. Поэтому как назвать конкретный год? Я просто знаю, что там буду. Я в это верю. Когда? Когда там (показывает пальцем наверх) решат.
