«О Навальном и Путине молчу. Всегда могу отмазаться, что я священник». Фанат ЦСКА бросил драки и стал попом

Антон Дорофеев

Поделиться

Комментарии

Священник Павел Островский ведет популярный блог в инстаграме, в котором рассказывает об основах Православия, ведет беседы о религии и отвечает на вопросы своей паствы, которая на данный момент насчитывает почти полмиллиона подписчиков. Однако отец Павел не всегда жил по законам Божьим — видное место в его биографии занимала фанатская тусовка со всеми положенными ультрас приключениями в 1990-е и в начале 2000-х годов.

В новом выпуске программы «В движе» Павел Островский подробно рассказал о своем прошлом и настоящем.

— Тебя не обижает, когда называют «инстапопом»?
— Да нет, пусть называют. В конце концов, если ты с добром к человеку… Помню, я жену с любовью назвал однажды: «Что ж ты, собака страшная, такое делаешь?» Если ты с любовью — в принципе, не очень важно, как ты это сказал. Поэтому очень надеюсь, что люди так называют меня, не желая зла. Ну, а те, кто желает — что ж, сгорят в аду.

— Как ты стал болельщиком ЦСКА?
— У нас в семье четыре брата, мы погодки, и в детстве как-то распределили, кто за кого болеть будет. Старший — за «Торпедо», еще один брат — за одесский «Черноморец», а мне достался ЦСКА. Причем я тогда в 1991 году не знал, что ЦСКА чемпионом стал. То есть просто выбрал ЦСКА, предложили — и выбрал. Но я ответственно к этому подошел. Следил, как ЦСКА играет, имена футболистов знал. На трибуны, естественно, родители меня не отпускали, мелкий был. Но я уже знал, что есть дерби, что есть «Спартак», что это, в принципе, не очень хорошая команда.

— Почему ты говоришь о болении за ЦСКА в прошедшем времени?
— Слежу за ЦСКА до сих пор. Но, когда ЦСКА проигрывал, я мог так расстраиваться, что даже жена ко мне не подходила, не трогала какое-то время. А после побед я начинал об этом слишком много говорить. Жена никогда из-за этого не переживала. Хотя, когда выиграли кубок УЕФА, она так распереживалась, что даже вместе пошли на улицу праздновать.

А теперь у меня появилось спокойствие. Поэтому и говорю, что я не болельщик: сердце у меня не болит. Хотя рекомендую футболисту Чалову быть поспокойнее — тогда будет больше голов забивать. Я переживаю за него и за Облякова: когда они промахиваются в очередной раз, так расстраиваются… Ребята, вы помолитесь, что ли, перед началом матча, чтобы Господь вам спокойствия дал. А то нервяк… У меня нервяк ушел.

— Часто говорят, что, когда у команды что-то не получается, нужно сходить в храм, поставить свечки. Как ты к этому относишься?
— Никогда не понимал этого. Если веришь в Бога, соблюдай заповеди, ходи в храм, исповедуйся, причащайся. Я знаю несколько футболистов — и бывших, и нынешних, — которые просто живут церковной жизнью. Они это не афишируют. А иначе какое-то язычество получается: свечку поставишь, чтобы Господь даровал тебе победу… А если соперники тоже свечку поставят — то что теперь, две свечки ставить, значит? 2:1?

Я всегда говорю «если Бог есть», чтобы не обижать тех, кто в него не верит. Но если люди идут в храм, значит, они все-таки думают, что Бог есть. Вот Творец Вселенной — и с чем ты к нему обращаешься? За победой? Мне кажется, что больше пользы будет, если ты для спокойствия команды и для какого-то воодушевления пойдешь в дом престарелых пообщаться с людьми, у которых жизнь — реальная боль. Есть проблемы гораздо более существенные, чем то, что ты не можешь выиграть пять матчей подряд.

— Когда ты в последний раз был на стадионе?
— В 2002 году. Это был матч ЦСКА — «Вардар». Не самый лучший поход на ЦСКА. Тогда вообще не всегда что-то получалось. И после этого больше не был на стадионе, причем ни в каком качестве. Собирались компанией ребят, ехали на собаке. Совесть мучает до сих пор, что мы регулярно выходили в окно. Какая-то удивительная была традиция: подъезжает поезд — встал, разбил окно и вышел в него.

— Ты сказал, что если бы ходил сейчас на стадион, то с детьми пришел бы на фанатскую трибуну. А если бы ЦСКА пригласил в VIP-ложу, пришли бы?
— Нет. VIP-ложа — это как сидеть перед телевизором. Мне будет стыдно перед ребятами, хоть я давно и не был тут. Это же не то настроение совсем. Ты сидишь на трибуне, команда просто идет вперед, и у всех надежда, что сейчас будет гол. Его, скорее всего, не будет, но слышится этот гул. Стадион буквально дышит. Я в VIP-ложе не был — может быть, там тоже что-то дышит. Но вот это настроение, радость людей, даже возмущенные крики — это интересно. Надо с детьми идти на живой стадион, тем более сейчас это безопасно. Это не Воронеж, где трибуны заливали водой, ха-ха.

— На выезда гонял?
— Выездов у меня очень мало было. Ярославль — это было очень удобно. Электрички прямые — просто садишься. Мы ездили в Воронеж — именно в тот раз, когда нас освятили водой. Самое интересное, что я недавно посмотрел и нашел видеозапись этого события, и это совершенно по-другому воспринимается. Тогда это казалось каким-то масштабным действом, а сейчас выглядит жалко. Просто подъехала машина, окатила, и мы разбежались куда-то. Какое-то разное восприятие, когда ты изнутри и когда ты смотришь на это спустя 20 лет.

— Какие у тебя тогда были ощущения?
— Это была война. Как будто ты какой-то викинг, и тебе нужно там было воевать за добро…

— Было время, когда удовольствие от происходящего получали все: фанаты, сотрудники ОМОН.
— Это было очень весело, безусловно. Запоминающееся событие. Мне тогда дали флаерок на Red Rose пати. Тогда я познакомился с такими чудесными исполнителями, как Каспар Хаузер, Drugly Cats — понял, что еще есть более серьезные композиторы, чем Моцарт! У меня же музыкальное образование. Я помню, приходят какие-то взрослые ребята в пиджаках, галстуках — снимают с себя все это и надевают какие-то майки. Я чувствовал, что принадлежу к какому-то сообществу.

— Много драк было?
— Да. Я никогда не участвовал, кстати, в спланированных акциях. Наверное, потому что не принадлежал ни к каким, как это сейчас называют, фирмам.

— Ну да, тогда не обязательно было принадлежать, чтобы в метро к тебе подошли…
— Да, драки были постоянно. Время было какое-то безбашенное. Меня иногда спрашивают: «Отец Павел, о чем ты тогда думал?» В том-то и дело, что ни о чем не думал: просто не думал, была такая движуха.

— Ты хорошо дрался?
— Ну, смотря с чем сравнить. Я никогда не занимался спортом. У меня была такая штука: я всегда боялся убить, так как у меня сильный удар. Я однажды с кулака разбил деревянную дверь. Я все время этого боялся, у меня, например, знакомого посадили, когда он врезал одному, не рассчитал. Посадили на 8 лет! И, следовательно, в драке я, думаю, из-за этого чаще получал. Боялся ударить в голову.

— Приходил домой в синяках? Как реагировала семья?
— Задавали вопросы. Говорил просто, что подрался в школе. Как-то после драки у меня остался шрам — от лезвия. А еще как-то ехали на метро, распевали песни, и нас стали месить. А там еще была девчонка знакомая, я ее прикрыл от ударов. Потом приехал — оказалось, что ухо порвалось. Родителям сказал, что на футболе мяч попал, пришили — и нормально.

— Ты говорил, что для тебя совмещение активного боления и духовной жизни было невозможно. Можно ли представить, что человек, служащий в храме, ходит на матчи, посещает фанатскую трибуну, но не произносит сквернословие в адрес соперника, не использует пиротехнику, не нарушает законодательство? Но это его страсть, которая у него есть, и он старается ее совместить с духовной жизнью.
— Конечно, все зависит от человека. Не вижу здесь ничего плохого, если он православный, христианин, в свободное время с семьей смотрит футбол. Действительно, есть гигантская разница между просмотром футбола по телевизору и в реальности. Особенно если ты это делаешь с семьей. Я понимаю, что есть еще и семейные трибуны. Если бы я пошел с ребенком, то пошел бы на фанатскую. Дело даже не в сквернословии — дети такие слова везде слышат. Ты поддерживаешь команду — в этом есть дух единения. А как ты ребенку это покажешь?

Просто в моем случае это стало совершенно невозможно. Я человек очень пылкий. Обычно если пытаюсь что-то делать, то делаю со всей душой. Я перегибал палку.

— Церковь футбольный фанатизм не запрещает?
— Вообще, слово «фанат» означает «смерть». Интересно, сколько фанатов это знают? То есть это человек, который готов за что-то идти на смерть, любить кого-то и за него отдать свою жизнь. Христос сказал: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя». Соответственно, если я готов умирать за свою семью, то я фанат — своей семьи. А если я готов умирать за клуб, то я фанат ЦСКА. Я не могу сказать, что готов умереть за ЦСКА, если мне скажут: «Ты умрешь, а ЦСКА выиграет Лигу чемпионов».
Поэтому если человек правда переживает за команду, ему нравится сама игра. Я, например, радуюсь, как именно сейчас играет ЦСКА. Так не всегда бывает, иногда это бывает какой-то огород. Но сейчас ребята стараются.

Не вижу ничего плохого, если для тебя Господь Бог на первом месте, семья — на втором, а в какое-то свободное время ты пришел на футбол, отдохнул — как в театр сходил, спектакль посмотрел. Вот, например, монаху я бы не советовал. Человек из монастыря все отдал только Богу, из монастыря пришел и давай на стадионе сидеть? Наверное, это странно.

Я понимаю, что Бог милостив — можно было и просто помереть где-то. Был такой момент, когда на «шайбе» в Сокольниках ЦСКА и «Спартак» играли. Мы были на верхнем балконе, ребята «мясные» внизу. Мы очень долго объясняли им, кто они, они нам в ответ рассказывали, кто мы. Налетел сзади ОМОН, и мы даже этого не видели, меня просто вырубили напрочь. Серьезно попали. Можно было помереть, наверное.

— Ты можешь выделить самый страшный момент из той своей жизни?
— Сложно. Когда лезвие было, вряд ли кто-то пытался его в руку всадить. Можно было и не в руку попасть. Алкоголя очень много пили, это могло очень плохо закончиться. Он паленый был всегда, денег-то не было.

— Если ты ездил в Ярославль, то там у бабушки на вокзале покупалась водка за 30 рублей.
— Вот! Только от нее можно было помереть. Плюс самый важный момент — в итоге я заболел. Это ключевой момент, из-за чего все закончилось.

У меня такие точки во лбу — это трепанопункции, лоб сверлили несколько раз. Соответственно, у меня хронические фронтит, гайморит, все виды ринитов. Получалось так, что врач говорит: «Ты не прохлаждайся, иначе у тебя опять все заболеет». Я пару раз подумал, что невозможно же сразу заболеть. И вот я, абсолютно здоровый, съездил сначала в 2001 году на «Торпедо» — ЦСКА, и в перерыве у меня жутко заболела голова. На следующий день лежал в больнице. Я все-таки верующий был, и мне совесть говорила: «Не надо, не езди». Через год я рискнул еще раз.

— Не отпускало?
— Да, я съездил на ЦСКА — «Вардар» и на следующий день лежал в больнице.

— Эти заболевания связаны со знаменитой армейской традицией «по торсу»?
— Они вообще со всем связаны. «По торсу» — конечно. Это нужно делать в плане закаливания. Кстати, на ЦСКА — «Динамо» это привело к очередному воспалению легких. Плюс без шапки ходил, всячески участвовал в мероприятиях по выбиванию кариеса.
Я Богу благодарен, потому что я бы не остановился. Мне было 18 лет, и меня бы просто несло еще жестче. Рано или поздно я бы ездил на все выезды. У меня появлялись денежки, появлялась свобода. Рано или поздно я бы познакомился и с «Ярославкой» в итоге, и со всеми остальными ребятами. Они мне все очень нравились со стороны. Я смотрел и думал: «Какие хорошие ребята». В общем, я благодарен Богу.

— А благодарен ли ты Богу за то, что этот период был в твоей жизни?
— Несмотря на то, что за многие вещи мне стыдно, я Богу благодарен за все те ошибки, которые я совершал, и за то веселье, которое было. Потому что мне проще понимать молодежь сегодня. Есть священники, которые в школе учились хорошо, маму и папу слушали, хорошо учились в вузе. Они зачастую очень строгие. Ты к ним попадаешь, и они говорят: «Ну как это ты матом ругался? Это очень плохо». Они сами привыкли жить правильно. Бывают ситуации, когда женщина приходит и говорит: «Вот, я у сыночка нашла сигарету, он в 11-м классе учится, все, жизнь пропала». Я думаю: «Дорогая моя, если бы ты была повнимательнее, ты бы у него и пиво нашла, и узнала бы, что он матом ругается».

В фанатизме есть чувство локтя, взаимовыручки. Это лучше, наверное, чем если ты просто сидишь за компьютером и играешь в Counter-Strike с утра до вечера, каких-то хоббитов и гномов убиваешь по виртуальным холмам. Я тоже играл, и мне кажется, что это гораздо большее зло, чем если ты где-то на улице в реальной жизни, в движухе какой-то.

Меня отчислили из духовного семинария, потому что там люди чувствовали, что что-то не то во мне.

— Это отчисление было связано с посещением футбола?
— Они не знали, что я езжу на футбол, но формулировка была такая: «Отчислить за несоответствие духа, присущего московским духовным школам».

— Но присущего московскому ЦСКА, судя по всему?
— Мы ездили на «Песчанку» регулярно. Мне кажется, дело не только в стадионе. Вокруг все было зеленое и такое родное. Это такое гигантское сооружение: хайтек, стекло и так далее. А там — ну как по грибы пойти, ха-ха. Ты посидел на лавочке, подышал свежим воздухом, подышал подорожником, пошел на стадион. Даже сотрудники полиции были какие-то родные, человечные.

— Ламповые такие.
— Да-да. Ты знаешь, интересный был момент, когда у меня друг — тоже, кстати, священник и на ЦСКА ездил — дернул хлястик сотрудника полиции, майора. Не знаю зачем, но, наверное, от большой любви. И, когда мы сидели в пазике, реально просили прощения. Я сказал, что он дурак, вообще из деревни — может, там принято вообще так делать. Суть в том, что нас отпустили. Я не могу себе представить, чтобы сейчас сотруднику полиции что-нибудь сделали. Тебя отпустят года через два, ха-ха.

— Фраза «фанат — не преступник» очень популярная, хотя, произнося ее, мы немножко лукавим. Часто фанаты все-таки нарушают закон и становятся преступниками. Например, мы видели, как завели уголовное дело после того, как фанаты провожали команду «Спартака». Почему так происходит?
— Сейчас очень большой контроль всего, всех и везде. Тот, кто обладает информацией про всех и вся, будет и контролировать все. И понятно, что любая неконтролируемая субкультура будет вызывать настороженность и пристальное внимание у тех, кто все контролирует.

Все бойцы, активные ребята, могут высказать несогласие явно не только на бумаге, поэтому их будут пытаться взять под контроль. Я думаю, что это происходит во всех странах, и в России это тоже не исключение. Несмотря на то, что есть и нарушения закона, я против любого ярлыка и любого клейма. Сам знаю, что это такое — я священник, эти ярлыки можно повесить на всех попов сразу. Например, известный ярлык «поп на мерседесе». У нас в стране около сорока тысяч священных служителей и, представляешь, сорок тысяч «Мерседесов»!

— Только в фанатизме бывают и откровенные маньяки, которых как только не называют.
— Есть ребята, которые выплескивают свой неадекват через все, что угодно. Кто-то делает это через футбол, раз он там оказался. Кто-то — через субкультуру «АУЕ», это вообще ужас полный. Если человек недобрый, агрессивный, неадекватный — где он окажется, там и выплеснет все это. В конце концов, даже врач может быть неадекватным. Помнишь случай в Белгороде, когда врач забил до смерти пациента, года два-три назад? И что теперь, значит, все врачи — преступники? Это не так. Здесь, как мне кажется, вопрос к самому фанатскому сообществу. Я нахожусь вне его. Если у ребят своя команда, фирма, и если они видят, что у них неадекватные ребята, то пусть сами их берут под контроль.

— Это же не отменит того, что происходит в сфере силовых структур.
— Конечно, не отменит. Это вопрос времени. Это называется «электронный концлагерь». Это известно, об этом все свободно сейчас говорят.

— Ты имеешь в виду все цифровые вещи: Fan ID и так далее?
— Это все то же самое: попытка взять общество под контроль. Это во всем мире происходит. Частично это понятно, как в Китае, где появился социальный рейтинг. Если ты не заплатил налог, у тебя рейтинг понизился. Матом ругнулся — рейтинг еще понизился. Делаешь все исправно — рейтинг повышается — у тебя скидки появляются и так далее. В Китае это уже работает по полной программе.

— Есть очень популярный сериал «Черное зеркало», где показывают вымышленный мир ближайшего будущего — и в реальности все это сейчас сбывается. Там рейтинг человека зависел, кажется, от лайков, которые ему ставили.
— Да, это реально. Все так же будет и здесь, и мы ничего с этим не сделаем. Гаджеты, которые у нас лежат, уже нас контролируют. Геопозиция и все, что мы говорим. Я смотрю на это пессимистично. Мы не остановим контроль. Другое дело, будет ли откат в обществе? Будет ли революция в целом мире против этого контроля? Тоже смотрю на это пессимистично. Думаю, что остановить это невозможно.

Церковь выступает против того, чтобы все контролировали, потому что есть у этого свои подводные камни, которые многие не замечают. Но, как только государство получает контроль над человеком, оно может начать определять, как тебе думать. Простой пример: берем западную Европу. Есть консерваторы, есть либералы. Но либералы у власти. Либералы определяют, что теперь, если ты высказываешься против ЛГБТ или какого-то другого сообщества, то можешь получить реальный срок. Если у тебя консервативные взгляды и ты не хочешь, чтобы детям в школе показывали и говорили, что есть папа-папа или мама-мама и тому подобное. Если ты против этого, то прав этих уже не имеешь. Ты уже находишься под неким контролем. И если ты против этого, то у тебя может встать вопрос о лишении родительских прав, тебя реально могут посадить в тюрьму. И это уже нынешняя реальность. Вот меня инстаграм банит. Я не могу вести прямые эфиры.

— Почему?
— Блокировка. Потому что мои высказывания — причем все они деликатные, с уважением — о том, что я как православный христианин считаю, что семья — это папа и мама. С точки зрения инстаграма я разжигаю. И поэтому мне выносится предупреждение, пост удаляется. И если вы хотите мой ник найти, то вам придется набрать его полностью. Вплоть до последних букв, иначе вы его не найдете. Причем инстаграм предупреждает, что и аккаунт могут полностью удалить. Поэтому у меня появился второй аккаунт — запаска.

— Обидно. У тебя там сколько подписчиков было?
— 450 тысяч.

— То есть полмиллиона человек. Это огромная аудитория, которую терять очень обидно.
— Если кто-то думает, что либеральная власть — не агрессивная, то это не так.

— Ты наблюдал, что происходит с юмористом Слепаковым, который сказал что-то не то?
— Да. Это ужасно, что мы не можем высказывать свое мнение, потому что люди разных взглядов настроены очень агрессивно. В моем понимании любой человек, который за объединение нашего общества по любому признаку, это человек, который должен всеми поддерживаться. Потому что во всех смыслах общество очень разделено: и в религиозном, и в политическом, и в гендерном плане. Женщины считают, что все мужики козлы, абьюзеры. Мужики говорят, что все бабы стервы и тому подобное. Одни за одну власть, другие — за другую. Люди совершенно не умеют разговаривать. В этом плане как раз еще и говорят что-то про футбольных фанатов, которые стали дружить друг с другом, ха-ха. Мы, наоборот, свет!

Я говорю: «Ребята, я правда хочу остаться посередине. У нас страна одна, государство одно. Поэтому качать лодку я не хочу. Давайте как-то конструктивно друг с другом разговаривать». Это встречает определенную агрессию. А твое молчание и теми, и теми воспринимается так, будто ты против них. В данном случае я благодарен Богу за то, что всегда могу отмазаться тем, что я как священник давал священническую присягу, и там прямо написано: «Священник вне политики». То есть я не имею права даже занимать чью-то позицию. Назовем прямо имена: есть Путин, есть Навальный. Если я прямо скажу, что я топлю за Путина, то получается, что для всех, кто за Навального, я отстаиваю его позицию. Или наоборот, если я говорю, что я за Алексея Навального, то все, кто за Владимира Путина, вне его позиции. А священник не имеет права публично выражать свое мнение по политическим вопросам. По-русски церковь — это собрание. И внутри церкви есть и за одних, и за других. Поэтому если я поставил себя в одну позицию, то я внутри себя церкви сразу от себя кого-то оттолкнул. Поэтому священник не имеет права публично высказываться. И в этом плане мне легче, чем тебе. Потому что я всегда могу сослаться на присягу, которую сам подписал.

Моя мысль простая: «Каждый должен быть на своем месте честным, заниматься своим делом, другим показывать пример». Только таким образом мы можем сделать благо России. Если мы будем думать, что вот сейчас сменим руководителей и нами будут руководить хорошо, а сами не будем меняться — это утопия, потому что нечестность в реальности везде. Люди едут на машине и перед камерами подтормаживают, а потом едут быстрее — это нечестно. Люди, которые работают в школьных столовых, тащат пирожки домой, ксерят документы на работе, тащат канцелярку домой. Люди везде пытаются давать взятки. По знакомству пройти к врачу, обойти очередь. Тебя остановил инспектор ДПС, и ему жить как-то надо, и тебе права нужны — вы и договорились.

— Мы затронули тему того, что сейчас происходит в мире. С каких пор какие-то совершенно банальные вещи стали считаться оскорблениями?
— Честно говоря, я не знаю каких-то глобальных причин. Честно говоря, и знать не хочу. Мир в какую-то яму скатывается. От того, что мы не можем сказать «черный» или «белый», встанем на колени, не будет содержания или глубины. Поэтому люди так реагируют на какие-то поверхностные слова. Ведь неважно, называешь ты человека негром или афроамериканцем. Важно, любишь ты его или не любишь. Ну, буду я говорить «афроамериканец», мне не сложно. Ну, Марка Твена давайте запретим, потому что там в книжках встречается такое… Но это же не прибавляет любви.

Смотрите полную версию интервью со священником Павлом Островским на канале «Футбол24»:

Скачать приложение Sport24 для iOS

Скачать приложение Sport24 для Android