«Единственный тренер, к которому есть презрение, — Кононов». Узник Марселя — о французской тюрьме

Редакция Sport24

Поделиться

Комментарии

Герой свежего выпуска «Вдвиже» недавно был известен на весь мир — это узник Марселя Сергей Горбачев из фан-движения тульского «Арсенала». В интервью Sport24 он рассказал о драке на Евро-2016, французской тюрьме и отношении к бывшему тренеру любимой команды Олегу Кононову.

— В те годы мы о Премьер-лиге и думать не могли. Было так заведено, что люди болеют за свой клуб и за команду из Премьер-лиги. Большая часть болельщиков «Арсенала» поддерживала ЦСКА: ездили на выезды, входили в различные группировки. На базе всего этого и формировались наши взаимодействия с другими, вокруг стоящими регионами. По сути, врагов у нас было намного больше, чем друзей.

— Я считаю, что Аленичев внес огромный вклад в развитие клуба. Несмотря на то, что для него «Спартак» — это история и жизнь, а мы с ними враждуем, к Аленичеву присутствует отдельное уважение. Единственный тренер, отношение к которому пропитано презрением, — это Кононов. Посреди сезона бросил клуб, причем это все произошло спонтанно. Перед последним его матчем мы к нему подходили, он сказал: «Ребята, все нормально, я остаюсь с вами». Когда в конце матча он подошел к сектору и пытался пожать руки всем, большинство парней отказались. Ну, одним словом, «пиджак».

— С Сашей Шпрыгиным мы до сих пор взаимодействуем. Я считаю, ВОБ внесло огромный вклад в развитие фанатского движения в России. При ВОБе перформанс за сборную был совсем другой. Отложим, конечно, все скандалы, которые были с ним связаны.

Очень долго можно дискутировать, кто виноват, что произошло. Кого-то нужно было публично казнить, чтобы народ все это воспринял и успокоился.

— Английские болельщики — вообще отдельные люди в свете фанатской субкультуры. Пусть кто-то их называет основоположниками. Я считаю, что они — пьяное быдло, которое позволяло себе вещи, трактовавшиеся нами как совершенно аморальные поступки.

Например, пришла российская семья с национальным флагом. Они умудрялись этот флаг отбирать и топтать. В частности, рядом со мной был эпизод: один английский болельщик просто подходит и начинает трогать за жопу жену моего друга. Он его, конечно, ударил. Я бы, наверно, еще и добил бы английского фаната после такого. По Марселю было много эпизодов, но тем не менее в каждом из них наши оппоненты получали по лицу. Русские есть русские.

После всего этого бардака приехали в гостиницу, пришла полиция. Стук в дверь, а я как раз еще переодевался, весь в крови был, похож на отбивную. Открылась дверь, а там стояла полиция. Я говорю: «Нырнул неудачно в старом порту». Он посмеялся, переписал мои данные и ушел. Потом мы уже успели в Монако сгонять, и, когда стартовали в Лилль, я чувствовал, что что-то не так.

— Когда мы немного отъехали, я воочию увидел все краски спецоперации: наш автобус просто заблокировали. За это время к месту событий пришло очень много СМИ, которые снимали наши растянутые в автобусе баннеры со словами «помогите» и прочее.

Кто-то маме привет передавал, кто-то помощи просил. Чтобы мир увидел, что мы ничего неправомерного не делали. Мы наполняли бутылки мочей, выставляли им туда. Кто-то даже пытался продать. Все в рамках глума. И все — и понеслась по этапам жизнь. Шок закончился в первые 2-3 минуты. Холодок пробежал, только когда по местному телевидению что-то начали про нас говорить. Конечно, я стал защищаться, все эти видео комментировать.

— На видео как раз был старый порт, где весь бардак творился. А нас вынесло на площадь Де Голля: это перекресток, на котором вся глобальная драка происходила, наверно, 20 минут. С нашей стороны она была больше оборонного характера, потому что после того, как мы пересеклись с англичанами, мы подверглись атакам арабов из местных кварталов. Они были примерно в трехкратном численном превосходстве, и нам просто было некуда деться. ОМОН, который стоял в ста метрах, просто бездействовал. Знаете, показывают фильмы про войну, где лучники первые стреляют, и не видно неба, а видно только стрелы. Вот я видел булыжники, бутылки и прочее. Есть фотографии, где я стою в первой линии и все летит на меня. И судья говорит: «Как так-то, все там, а ты впереди. И ты мне сейчас рассказываешь, что вы оборонялись?» Я говорю: «Не успел отступить».

Есть еще фото, где непонятные люди валяются рядом со мной. Лежали рядом и англичане, и арабы. Представляете, за 20 минут именно на этом перекрестке была разобрана целиком брусчатка, ни одной целой витрины не было, все столбы вырваны! Я до сих пор гоняю все эти эпизоды перед собой: поднимаю голову в какой-то момент — и на меня бежит огромный афроамериканец. Тащит с собой скутер без заднего колеса. Он, видимо, был пристегнут к забору, и замок удержал только колесо. Он, озлобленный, бежит на меня, и я понимаю, что опять я впереди и рядом никого нет. Смотрю, кусок брусчатки лежит под ногами. Я беру этот кусок брусчатки и бегу ему навстречу. Он бросает свой скутер в кусты, разворачивается и начинает бежать.

Я тогда понял, что это триумф. А на суде мне показали эту фотографию со словами: «Это что?» Местные смишники сразу нашли у нас материал из Тулы и говорят: «У парня еще и прозвище «кирпич», вот он с брусчаткой, пожалуйста. Это хулиган».

— Привезли в тюрьму, открылись ворота, нас в какую-то транзитную зону запустили. Местный румын, который там работает, сразу предложил косяк. Для меня это было сразу непонятно, и тогда я осознал, что мы в какую-то дыру попали. У среднестатистического араба, которые сидят там в соотношении 90%, есть свой керамический нож. В принципе, при каких-то стечениях обстоятельств каждый может зарезать своего товарища за пачку сигарет, которая стоит 7 евро.

Вся тюрьма знала, за что мы сидим. Сначала показали по телевизору, а потом, когда нас туда привезли, все уже были в курсе. Понятное дело, пытались самоутвердиться, что-то орали через решетку, но, когда дело доходило до тет-а-тет, они замолкали. Была ситуация в спортзале, когда мы закусились за магнитофон.

Были и русскоязычные: немного, но мы старались друг другу помогать. Несмотря на то, что там была такая подборка: мы, трое русских, чеченец, армянин и болгарин. Все мы разговаривали по-русски и старались друг друга поддерживать, потому что все базируется на русском языке.

Чеченец, к слову, отличный парень. Не знаю, смотрели ли вы «Американскую историю Х», но подобные вещи происходили где-то в мозгу. Были какие-то стереотипы, которые претерпели определенную огранку за все это время. На самом деле нет плохих национальностей, есть плохие люди.

Изначально мы занимались спортом где только могли: на прогулке, в спортзале, ходили на дзюдо, на бокс. Это потихонечку переросло к тому, что арабы к нам начали тянуться и какие-то упражнения показывать. И к концу мы уже начали на французском им программу тренировок писать. Сейчас я могу по-французски только матом ругаться.

Еще растил лук. Пришла луковица, я ее в водичку поставил, с утра нужно было на солнце выставить, чтобы она росла, вечером — убрать, чтобы не замерзла. Потом Лелика нужно было кормить. Помимо буханки, которую раздавали три раза в день, Лелику нужно было готовить, чтобы он не съел тебя. Мы попали на единственный этаж, где были серьезные люди: корсиканская мафия, неаполитанская мафия, каморра.

— У меня есть, конечно, переживания и раскаяния по поводу того, что произошло, но в целом я считаю, что поступил правильно. Я не считаю, что я какой-то прям адский криминал, которым меня выставляли все эти СМИ. Мы поступили так, как должны были поступить настоящие россияне. За жизнь фаната, болельщика, околофутбольщика приобретено столько травм. На 30-м переломе носа я их перестал уже считать.

Еще был двусторонний перелом челюсти, скула и много всяких незначительных пальцев, ребер, ног и прочей ерунды. Ни о чем не жалею, это — тоже какой-никакой опыт. В любом случае вырабатывалась сильная психология.

— У нас фан-клуб возле Следственного комитета, стадион возле тюрьмы, все рядом. У нас ребята, которые там отбывали срок, рассказывали, что слышат, когда забивает «Арсенал».

— В Туле футбол и вся футбольная публика очень любит и понимает фанатов. Я благодарен нашему руководству и считаю, что в совместной деятельности у нас сейчас идеальный баланс.

Когда прихожу сюда, возникают такие чувства, как будто я прихожу домой. И если бы не было Тулы, если бы не было этих людей, моя жизнь была бы просто тлен. На протяжении всех лет мы переживали все что угодно: и безумные несостыковки с бюджетом, и полная яма, и дно. Но фанаты всегда любили клуб. Этот город болен футболом, этот город болен «Арсеналом».

Подписывайтесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене