Советская киноцензура — отдельный вид пыток для творческих людей. Порой контролеры докапывались даже до незначительных моментов, которые, по их авторитетному мнению, могли очернить образ советского гражданина. Или всего государства. Некоторые сцены вырезали полностью. Некоторые частично. Некоторые — приходилось переозвучивать.
Но со временем режиссеры научились обманывать систему. А если точнее, то брали хитростью. Одним из таких режиссеров был Леонид Гайдай. Момент, когда он добавил в концовку «Бриллиантовой руки» ядерный взрыв, чтобы комиссия заострила внимание на нем, а остальные колкости не заметила, — просто хрестоматийный.
Но так было не всегда. Из ранних работ режиссера некоторые сцены пропадали. В основном это касалось песен. Например, в фильме «Самогонщики» песню, которую пели Никулин, Вицин и Моргунов пришлось переписывать полностью. Вплоть до мелодии. Хотя оригинал в итоге все равно ушел в народ.
Аналогичная учесть была у песни про паровоз в «Операции Ы». Но там большая часть песни осталась. И мы ее помним, любим, а иногда даже поем.
Но у этой песни был и четвертый куплет. И его цензура жестко зарубила. Речь в нем шла о побеге из тюрьмы. В отличие от песни самогонщиков, этот куплет до наших дней не дошел. Более того, он нигде не задокументирован. Но по заверению сценариста фильма Якова Костюковского, звучал он примерно так:
Пусть гадом я буду, я пилку достану,
Решетку я ей перепилю.
Пускай луна светит своим коварным светом,
Но я из тюряги убегу.
Впрочем, в сети гуляют и другие варианты песни. В них даже «основные» куплеты отличаются от того, что пели Никулин и Вицин. Но касаемо четвертого — почти во всех вариантах фигурировали места лишения свободы.
