Великий Чехов отказывался работать с русским театром и мечтал писать для Европы: все из-за одного недовольства
Антон Павлович Чехов — один из самых великих писателей и драматургов не только России, но и всего мира. Его пьесы поставлены на сотнях сцен, переведены на десятки языков, а герои и диалоги давно стали частью культурного кода. «Вишневый сад», «Три сестры», «Дядя Ваня», «Чайка» — эти произведения перевернули представление о театре, сделав его живым, тонким и человечным.
Тем не менее к концу жизни великий автор, отдавший сцене так много, утратил веру в нее. В 1900-х Чехов все чаще жаловался на равнодушие, на отсутствие уважения к драматургам, на холодный прием и критику. Его разочарование ясно читается в переписке с супругой, актрисой Ольгой Книппер-Чеховой.
24 февраля 1901 года из Петербурга она писала мужу:
«В «России» меня так выругали за Елену! За что такая злоба? Точно я одна гастролерша и куда-то лезу… По-моему, Елена скорее «нудная, эпизодическая», но хищницей является в глазах только Астрова — видящего в ней праздную барыньку. Ну их! Мама прислала мне отчаянное письмо, волнуется за меня, что так грызут меня. Бедная!»
На это Чехов ответил из Ялты 1 марта 1901 года словами, которые звучат как приговор театру в России:
«Милая моя, не читай газет… Как бы ни было, ваш театр никогда больше в Питер не поедет — и слава Богу. Я лично совсем бросаю театр, никогда больше для театра писать не буду. Для театра можно писать в Германии, в Швеции, даже в Испании, но не в России, где театральных авторов не уважают, лягают их копытами и не прощают им успеха и неуспеха».
Эта фраза — горькое признание человека, создавшего величайшие пьесы своего времени. Чехов видел в европейском театре профессию, в российском — борьбу. Он устал от враждебности критиков, от холодной сцены, от того, что театр, который он так любил, не способен был ответить взаимностью.
А что вы думаете о словах Чехова? Согласны с ним?
