Великий Федор Достоевский был не только уникальным прозаиком, мыслителем и философом, давшим импульс развитию такого течения, как экзистенциализм. Еще Федор Михайлович оставался публицистом, высказывающимся насчет многих актуальных вопросов его эпохи. Достоевский даже издавал журналы — сначала «Время», а затем и «Эпоху». Именно со страниц этих изданий писатель зачастую высказывался о злободневных, беспокоящих его проблемах.
Разумеется, Достоевский и в данном контексте оставался автором, интерпретирующим события с точки зрения влияний вечных — культурных, религиозных, касающихся менталитета. Так, например, Федор Михайлович рассуждал о том, почему русским людям присуща постоянно самокритика — как в отношении самих себя, так и своей страны:
«Да наконец, хотя бы эта способность самоосуждения, которая проявляется на Руси с такой беспощадно-страшной силой, не доказывает ли, что самоосуждающие способны к жизни? Не в русском характере иметь такой узкий национальный эгоизм, какой нередко встретить можно у англичанина, у немца, у француза. Так ли народ наш привержен к своим обычаям, поверьям, своему быту, как, например, англичанин к своим учреждениям… Не потому русский народ слишком крепко держится своего, что оно свое, а потому, что он не слыхал ничего лучшего, потому что всё другое, рекомендованное ему со стороны, он нашел худшим…
Он потому и держится своего, что оно лучшим ему кажется из всего, что он слыхал и видал. А вот посмотрите, с какой настойчивостью отстаивает англичанин свои университеты, хотя и сознает, что их устройство далеко расходится с современными понятиями… Или посмотрите на ту сальную иногда сентиментальность, с какою немец рассуждает о своей полиции или своих Rath’ах (советниках), и о превосходстве немецкой нации пред другими. Вот француз, который постоянно толкует о славе нации, о своих национальных учреждениях, о военных своих подвигах, потому только, что заговори он иначе, он изменил бы своей славной нации.
Но узкая национальность не в духе русском. Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспощадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе, — во имя негодующей любви к правде, истине… С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненней, чем положительнейшая литература времен очаковских и покоренья Крыма».
Достоевский дополнительно отмечал, что видит в этой черте русского народа положительное влияние:
«И неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни… Не та болезнь опасна, которая на виду у всех, которой причины все знают, а та, которая кроется глубоко внутри, которая еще не вышла наружу и которая тем сильней портит организм, чем, по неведению, долее она остается непримеченною. Так и в обществе… Сила самоосуждения прежде всего — сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы…»
