Под руководством Николая Эпштейна мечтали поработать многие советские хоккеисты. И не потому, что легендарный наставник «Химика» был великим тактиком или умел мастерски раскрывать игроков. Хотя ни с одним, ни с другим у него не было никаких проблем. Однако в сравнении с другими мэтрами отечественной тренерской школы у Эпштейна было иное преимущество. Он всегда по-человечески относился к своим подопечным и стоял за них горой в любой ситуации. Как бы ни выступила команда, хоккеисты были уверены, что их тренер никогда не обругает их прилюдно. Николай Семенович всегда защищал игроков перед журналистами и не давал их в обиду. А в раздевалке благодаря нему царила настоящая семейная атмосфера. Такое отношение тренера к спортсменам в Советском Союзе было особенно ценным.
«Эпштейн был первым человеком в хоккее России, который уважал и любил игроков, людей, с которыми делал одно дело, потому что только так — на взаимном уважении и доверии можно строить отношения в коллективе», — говорил защитник Александр Хаванов.
Один из самых ярких примеров того, что Эпштейн был готов на все ради своих хоккеистов, произошел в сезоне-1974/75. В начале чемпионата «Химик» под руководством Николая Семеновича шел в числе лидеров советского первенства. Тогда руководство и болельщики клуба всерьез надеялись на то, что их любимцам удастся продержаться на верхушке турнирной таблицы и закончить сезон с медалями. Но в середине чемпионата произошло серьезное происшествие, которое фактически поставило крест на дальнейших перспективах «Химика».
«Меня и Витю Крутова впервые пригласили в сборную на Приз «Известий», а Валерка Никитин, уже дважды чемпион мира, уговорил поехать домой со сборов на «Жигулях», которые помог мне приобрести Эпштейн. У меня и прав не было, и машина не застрахована. Но я сел за руль. Пошел на обгон самосвала, машину занесло, и на полном ходу она ударилась о бордюр и перевернулась. У Никитина лопнула мышца, у меня все лицо было в крови, а Крутов повредил тазобедренный сустав, заново учился ходить. Мы не выпивали, но мне грозила тюрьма — от двух до десяти лет», — рассказывал форвард воскресенского клуба Виктор Смагин.
После двух заседаний суда, которые не сулили Смагину ничего хорошего, в дело вмешался Эпштейн. Николай Семенович дошел до министра химической промышленности СССР — Леонида Аркадьевича Костандова. Все для того, чтобы спасти своего хоккеиста от тюрьмы. И у него это получилось. Правда, ценой невероятных усилий. Но смог ли хоть один другой тренер поступить ровно также? Очень вряд ли.
Без Крутова, Смагина и Никитина дела у «Химика» пошли неважно. Как результат — команда закончила сезон на четвертом месте и осталась без медалей. Тогда руководство клуба всерьез заговорило о плохой воспитательной работе Эпштейна в коллективе. Что впоследствии стало причиной для разрыва отношений со специалистом, проработавшим в команде 21 год. Хоккеисты, которых тренер так опекал, выступить в его защиту в итоге не решились.
«Не ему уже было решать. Кто виноват? Тренер! Провели собрание, предложили пост начальника команды. Никто за отца не заступился, всех такой расклад устроил. Отец вернулся вечером домой, меня спрашивает: «Что делать?» — «Увольняйся» И у него обида была и у меня. Все тогда решал Виктор Бушуев, в ЦК партии отвечавший за химию. Время спустя они с отцом встретились: «Мы были не правы. Но и ты, Николай, взял бы да остался!», — вспоминал Марк Эпштейн, сын легендарного советского тренера.
