«Мне жаль Родченкова. Может, ему угрожали, или его семье». Интервью Елены Никитиной

Марина Крылова

Поделиться

Комментарии

Ее оправдали в суде, но все равно не пустили на Олимпийские игры в Пхенчхан.

Елена Никитина выиграла для России первое в истории женское золото на чемпионате Европы по скелетону и первую олимпийскую медаль. Бронза Сочи-2014 была большим счастьем. Но неожиданно обернулась большими проблемами. Никитина, как и десятки других российских спортсменов, попала в черный список МОК после откровений экс-главы московской антидопинговой лаборатории Григория Родченкова. Временное отстранение от соревнований, пожизненная олимпийская дисквалификация, требование вернуть медаль Сочи-2014, наконец, оправдание в Спортивном арбитражном суде и, несмотря на это, пропуск Пхенчхана-2018 — вот неполный список приключений российской спортсменки в этом сезоне. Sport24 узнал, как она их пережила.

— Оцените этот сезон — чего в нем было больше: плохого или хорошего?

— Пару месяцев назад ответ был бы однозначным — плохого. В первую очередь из-за Олимпиады. Но я прожила эту ситуацию, многое поняла. Буду вспоминать только хорошее.

Этот сезон у меня самый удачный в карьере — две победы и подиум на этапах Кубка мира, чемпионат Европы тоже выиграла. И, кстати, думаю все эти решения МОК сыграли не последнюю роль. До этого я не понимала, что такое спортивная злость. А сейчас — понимаю. Каждый раз выхожу с желанием показать свою реальную силу. Раньше я могла расслабиться — сейчас другого выхода, как завоевать медаль, у меня нет.

— Самый сложный день в карьере?

— Конец ноября, когда было первое решение МОК о пожизненном отстранении. Мы были в Канаде, готовились к этапу Кубка мира — и тут такое. Узнала обо всем прямо перед тренировкой, провела ее ужасно. Хорошо, что без последствий. Там очень сложная трасса, скоростная и опасная.

— Сколько раз за все это время испытывали отчаяние?

— В принципе, все время были такие, эмоциональные, качели. Но отчаяние — только в первый вечер после отстранения. Было совсем непонятно, что дальше, неужели придется вот так завершать карьеру. Успокоилась, когда позвонил Павел Анатольевич Колобков и объяснил, что мы не останемся один на один со всеми этими проблемами, что делом занимаются проверенные адвокаты, и готовится иск в CAS.

— Вы же давали показания в суде? Как проходили слушания, вы чувствовали какое-то давление со стороны судей?

— Дело рассматривали трое арбитров. Обвинение представляли юристы МОК, с нами были адвокаты. Слушания длились долго, нас очень подробно расспрашивали обо всем, в деталях, вплоть до того, как мы сдавали допинг-пробы, а лаборант принимал и закручивал контейнеры.

Мне показалось, что судьи действительно хотели во всем разобраться. А какое-то давление было только со стороны МОК — для его представителей мы были однозначно виновны. Потому они не успокоились даже когда CAS вынес решение в нашу пользу.

— До какого момента вы верили, что еще сможете выступить в Пхенчхане?

— После того, как CAS вернул нам медали Сочи и снял временное отстранение, я была просто уверена, что теперь все точно будет хорошо. Но не получила приглашение. Так легко сдаваться, когда мы столько всего прошли, не хотелось — решила, что полечу в Сеул. А еще понимала: останусь в Москве, не успею акклиматизироваться, если все же допустят. Нашла нормальные билеты, собралась за один вечер и улетела. Впервые одна. Было немножко стремно — у меня не очень с языком, но здесь справилась. Видимо, стресс и вспомнила все, что знала.

— У МОК было 17 критериев, на которые они ориентировались, высылая или не высылая приглашения в Пхенчхан. Вам объяснили, под какой из критериев вы не попали?

— Нет. После заседания выездной панели CAS нам просто сказали: «Ребят, мы все понимаем, но ваши квоты уже перераспределены между участниками из других стран. Мы же не будем забирать их обратно. Вы еще молодые — до встречи на следующей Олимпиаде».

— После такого ответа не захотелось пойти дальше, добиться через тот же суд моральной компенсации?

— Конечно. Знаю, что из отстраненных почти все настроены решительно. Именно от нас зависит, как МОК будет вести себя дальше. Промолчим — они и дальше будут думать, что могут творить все, что хотят. А многочисленные иски помогут им изменить подход к делу. Так что, все необходимые процедуры запущены, но никаких подробностей пока нет.

— Защищать свое имя дорого?

— Если честно, не знаю. Все расходы взяло на себя государство.

— По ходу сезона вы не раз жаловались на косые взгляды соперниц. Сейчас что-то изменилось?

— Я сначала принимала все слишком близко к сердцу. А потом заметила, что какие-то высказывания и не очень красивые жесты себе позволяют девочки, которые вообще ни на что не претендуют в скелетоне. Никто из лидеров и слова плохого не сказал. Девочки из сборной Германии, наоборот, писали во время Олимпиады, что им меня очень не хватает.

— А вы смотрели Олимпийские игры?

— Конечно. Болела за Никиту Трегубова. Он очень остро реагировал на все решения МОК, не хотел ехать в Пхенчхан, говорил: «Нафиг нужны такие Игры — без флага и гимна». Несколько дней подряд разговаривала с ним на эту тему, практически уговаривала. И как хорошо все получилось — отлично выступил за нас всех и вернулся практически национальным героем.

Соревнования девчонок тоже смотрела. Обидно немного. Я была хорошо готова к Олимпиаде. Перед Сочи я просто радовалась, что хотя бы отобралась. Сейчас готовилась осознанно, понимала, что могу показать хороший результат.

— Вы когда-нибудь видели Григория Родченкова?

— Только по телевизору.

— Что бы вы ему сказали при встрече?

— Я бы его пожалела. Во-первых, я не знаю, кто заставил его все это наговаривать. Может, ему угрожали. Или его семье. Во-вторых, в последнее время слышала много историй о нем от людей, которые знали его лично. Он же больной человек. А на больных не обижаются.

— Пока шли разбирательства, в прессе не раз высказывали опасения, что наши спортсмены задумаются о том, чтобы выступать за другую страну — у вас когда-нибудь были такие мысли?

— Никогда. У меня главные слова написаны на шлеме: «Русский, значит, сильный». И я действительно так думаю. Очень горжусь, что родилась в России и выступаю за нашу страну.

— Период между Сочи и Пхенчханом в целом получился сложным. Доходило до открытых конфликтов на чемпионате мира в Иглсе.

— Я бы не назвала это конфликтом. У нас тогда все не очень хорошо было с инвентарем. Несколько лет катались на тех же санях, которые были в Сочи, а у главных соперников все было новенькое. Нам обещали, что вот-вот будем тестировать новые коньки. Но в итоги их вручили прямо перед чемпионатом мира. Так нельзя. Это же как с новой машиной — сразу сядь за руль и езжай. В общем, я отказалась. Вилли (Шнайдер — тренер сборной Росси по скелетону с 2012 по 2016 годы — Sport24) сказал мне: «Считай, что у тебя нет медали. Даже за шестерку бороться не будешь». У меня в итоге была бронза, а Шнайдер потом несколько раз повторял, что, если бы его послушалась, была бы с золотом.

— Что с инвентарем сейчас?

— В следующем сезоне будут новые сани и коньки, соответственно. Попробую британского производителя. До этого продолжала работать на санях, которые для нас конструировал Шнайдер. Я, в принципе, аккуратно езжу. Могла бы еще минимум сезон на них откатать. Но хочется чего-то новенького.

— Пилотирование, техника, разгон — расположите компоненты по важности.

— Разгон — самое главное, потом — техника и пилотирование. Тот же Саша Третьяков так стартует, что может позволить себе несколько ошибок на трассе, и все равно его никто не догонит. Летом с утра до вечера сидим на стадионе. Утром — бег в шиповках, забегания, бег с препятствиями, прыжки, бег с грузом. Вечером — тренажерный зал, штанга, перекладина.

— Сколько раз сможете подтянуться?

— Раз 10 точно смогу. Приседаю со штангой килограммов на 100-120. Мне это нравится. Просыпаюсь утром и понимаю, что мне хочется в зал или на стадион.

Я вообще всегда была очень подвижной, несмотря на то, что вся семья тесно связана с искусством. Папа был художником, мама — заведующая детским Домом творчества, старший брат в консерватории учился. Меня тоже активно приобщали к прекрасному. Училась в музыкальной школе. Шесть лет — сольфеджио, хор, фортепьяно. Но все это было немножко из-под палки.

— А потом был футбол. Как это получилось?

— Летом постоянно гоняла с ребятами мяч во дворе. Была единственной девочкой в компании. Мне это очень нравилось. Уж во всяком случае намного больше, чем музыка. Как-то мимо нашей коробки проходил тренер. Ну и позвал к себе — у него как раз набиралась женская команда. Я согласилась. Начала заниматься футболом — музыка постепенно отошла на второй план. В итоге отыграла почти 7 лет.

— Сейчас футбол только смотрите?

— Вообще не смотрю. А когда занималась — тем более. Я не понимаю, как можно просидеть 90 минут перед телевизором в ожидании того, что кто-то забьет гол. Хочется выйти и самой забить. Но любимая команда есть — ЦСКА. Я сама выступаю за армейский клуб, поэтому, естественно, за них болею. Мы же одна команда.

— Многие не понимают, как можно нестись по ледяной трассе, вниз головой, со скоростью 125-130 км/ч.

— 140 км/ч — мой личный максимум. Когда на машине разгоняемся до 100-110 км/ч, а вокруг все мелькает, только тогда задумываюсь. Я сейчас стала более свободной что ли. Прыгали с Сережей (Сергей Чудинов, бывший скелетонист, сейчас — тренер, бойфренд Елены Никитиной — Sport24) с тарзанки в Сочи. Там нависной мост, высота — больше 200 метров. Вниз смотришь — и не видно ничего. Мне кажется, если бы я скелетоном не занималась, не прыгнула бы. Те же американские горки раньше казались таким прям приключением, а теперь вообще не впечатляют. Все кричат, а я сижу и не понимаю, чего это они.

— Все считают скелетонистов немного сумасшедшими. А какой вид спорта считаете самым безумным вы?

— Горные лыжи, наверное, или прыжки с трамплина. И, кстати, тот же бобслей. Вроде бы в капсуле сидишь, со всех сторон защищен. Но если падаешь в бобе, то на тебя сверху еще приземляется вся эта стокилограммовая махина. Это намного опаснее. Мы хоть и быстро катимся, но от земли совсем недалеко. А если падаем, то успеваем сгруппироваться правильно, потому что жестко не зафиксированы.

— Самая дикая трасса?

— В Уистлере. Это в Канаде как раз. Во время Олимпиады-2010 там разбился Нодар Кумариташвили. Я впервые спускалась по ней в позапрошлом сезоне. Вроде хорошо все прошло. В этом на тренировочных заездах, которые были еще до решения МОК, все тоже было неплохо. В новом сезоне там как раз будет чемпионат мира.

Но вообще от разных происшествий никто не застрахован. В Сочи прекрасная трасса. Ограждения со всех сторон, а мне два раза дорогу черная кошка перебегала, например. Не самый приятный сюрприз во время спуска.

— Больше других вас поддерживает Сергей Чудинов. Как вы познакомились?

— Я достаточно долго тренировалась с юниорами. Когда меня перевели во взрослую команду, естественно, освоилась не сразу. Сережа как раз помогал. Он там давно свой в доску. Около 10 лет в сборной. Опекал меня всячески, подсказывал. Мы как-то сразу спелись. Собираюсь в магазин — Сережа со мной, в зал — Сережа со мной. Сразу стало понятно, что это не просто так.

— Вы друг от друга еще не устали?

— Нет-нет, хотя практически все время вместе. Если вдруг расстаемся, по делам
разъеъжаемся, то постоянно созваниваемся и переписываемся.

— И у вас и у Сергея есть похожие татуировки на спине. Они парные?

— Нет. У Сережи славянский оберег. У меня — символ, по смыслу напоминающий японский «инь-ян». Правда, тоже славянский. Эта татуировка была у меня одной из первых. Думала, будет больно, но нет. И постепенно втянулась. Но я не вкладываю в татуировки какой-то особый смысл, не посвящаю их каким-то событиям из жизни. Увидела рисунок, понравился — набили.

Никита Трегубов: «Когда Дукурс остался без медали, было за него обидно»

«Родченков неадекватен. В Пекине всю Олимпиаду ходил в моих штанах». Большое интервью Михаила Куснировича

«Путин держал меня за руку и говорил, что питерские все сильные и смелые». История Марии Комиссаровой