Андрея Бодрова хорошо помнят болельщики «Локомотива» как пресс-атташе, хотя официальная его должность в клубе — начальник управления по связям с общественностью. Бодров пришел в «Локо» при Ольге Смородской и покинул после чемпионства в 2018-м.
Сейчас Бодров — главный редактор «РБ», а еще он легенда «Советского спорта» (времен, когда эта газета была в топе главных медиа страны), восемь лет плотно освещал жизнь «Спартака», руководил отделом футбола и сходился с толпой важных футбольных персон — Карпиным, Черчесовым, Семиным, Денисовым и многими другими.
Александр Муйжнек выслушал игру Бодрова на фортепиано и тонну роскошных историй о футболе, музыке, медиа и пиаре:
• как сблизился с Черчесовым (тот даже велел назвать дочку в его честь!), остановил его анекдот и получил за вопрос после матча «Спартака»;
• как получал звонки из Чечни за то, что перепутал слова в ругательстве, и жил в Грозном в комнате с заложенными окнами (потому что «рядом постреливали»);
• за что на него обиделся Карпин и как выступал личным психологом Кебе, который видел расизм везде;
• как убедил Семина снять фильм о «Локомотиве» и как Палыч спродюсировал освящение раздевалок «Локомотива»;
• кто в «Локомотиве» плакал от новостей про ислам, а кто давил на судей (не только Сухина)
• где служил дед Эммануэля Погатеца, что снилось Рафаэлю Кариоке, чем Сергея Галицкого бесит Москва и кто закопал в штрафной «РЖД Арены» кусок мяса.
Пел в Камерном театре у легенды оперы: он учил музыке, как Бесков — футболу. Бодрова хвалил патриарх Алексий
— Ты и музыка — как это случилось?
— С шести лет — занятия в музыкальной школе, плюс работа в труппе Камерного музыкального академического театра. В 1990-м году, в ходе Переписи населения СССР, меня, мелкого школьника, записали работающим, а не иждивенцем. У меня на руках был договор: за участие в спектаклях выплачивались деньги. На каникулах, когда назначалось много спектаклей, набегало рублей 25, а это в тех ценах целых 125 эскимо на палочке. Помню, как к нам обратилась руководитель детской группы Елена Львовна Озерова: «Ребята, в Армении случилась трагедия, землетрясение» (в 1988-м землетрясение разрушило несколько армянских городов и унесло жизни десятков тысяч человек — Sport24). И мы отдали всю зарплату в фонд нуждающимся. Взрослые артисты под впечатлением пожимали нам руки.
Часть зарплаты я отдавал родителям — так делали и другие дети. Родители у меня учителя, папа 30 лет проработал директором школы.
— Уже в восемь лет ты работал в Большом театре!
— Нас подключили к опере «Борис Годунов». Но основным местом был Камерный театр — сегодня он носит имя режиссера Бориса Покровского, который меня учил. По сути, Большой и Камерный — одна организация на двух площадках, не так давно два эти театра объединили в одно юрлицо.
Кстати, внук Покровского — Миша Ефремов. Мы с ним обсуждали сперва «Спартак» во времена Федотова и Черчесова, а затем знаменитые постановки деда.
Сам Покровский — гигант мысли. Презирал пошлость, воевал с безвкусицей. Возмущался: «Почему вы такие невеселые? Почему не шалите, не дерзите, так замкнуты?» Или: «Нельзя смотреть телевизор! Там полное безобразие! Каждого из вас хотят превратить в примитивное безмозглое существо! И только русская культура защитит вас от этого». Я ему как-то сказал, что раз в неделю смотрю футбол и программу «Время», а на досуге много читаю. Борис Александрович поверил, погладил по голове.
— И при этом Покровский прославился как диктатор.
— Но бесконечно преданный искусству. Театр тогда находился у метро «Сокол». Представь: полночь, скоро закроют метро — а Покровский при всех отчитывает женщину-сопрано. Она вся в слезах, сочувствующий концертмейстер подносит водичку и салфетку.
Покровский — человек высочайшей требовательности. Пока не доводил до идеала, не успокаивался. Когда говорят про Лобановского, Бескова, об их уроках дисциплины, я понимаю, о чем речь. Репетировали мы по семь-восемь часов. Все уже никакие, стонут буквально, но пашут. Зато потом нам рукоплескали. «Только через кровь, пот и измождение мы достигнем результата, — наставлял Покровский. — Больше никак».
Со мной в одной сложной сцене в «Дворянском гнезде» участвовала напарница, Вика Воронина. Покровский постоянно ее критиковал: «Где красота и женственность тургеневской девушки?! Ты не вжилась в героиню!» Наконец, психанул, довел ее до слез и выгнал с репетиции. А мне говорит: «Тоже иди домой. Подберем новую девочку, которая любит и понимает Тургенева».
Вика не пропала, состоялась. Спустя какое-то время увидел ее в группе «Пропаганда».
— Самый крутой спектакль, в котором ты участвовал?
— «Ростовское действо». Самая ранняя известная опера на русском языке: собрана из рождественских колядок XVI–XVII веков. Восстановить ее полностью было невозможно, собирали по крупицам — в этой реставрации и заключается гений Покровского.
Исполняется акапелла. Инструмент один — гусли. Когда пропускаешь через себя эту постановку, а она сложнейшая, то понимаешь, что такое русская культура и что такое этнос.
Еще года три пел я в церковном хоре, солировал. Это поздний Союз — время укрепления людей в вере, поиска корней и смысла жизни, духовный подъем. Иногда мы занимались в самой Патриархии, на глазах у всей свиты. Патриарх Алексий II нас хвалил и выделял, благословлял. От него и его окружения исходили свет и чистота. Не знаю, что изменилось за эти тридцать лет. Нехорошо так говорить, но сегодняшняя деятельность РПЦ как организации вызывает у меня настороженность.
— Почему ты все это бросил?
— Лет в 14, имея вокальные данные, опыт игры на клавишных инструментах и гитаре, четко осознал: не выдерживаю и получаса репетиции. Не хочу в эту профессию, надоело — хотя имел хорошие оценки и рекомендации.
Однажды Станислав Черчесов познакомил меня с пианистом Мацуевым. Я рассказал Денису, как во время занятий в музыкальной школе ерзал и зевал, думал исключительно о футболе. Хотелось сбежать на стадион или в третий раз за день перечитать «Спорт-Экспресс». Мацуев выслушал и сказал: «Как я тебя понимаю! Но в консерваториях я корпел и терпел, сколько нужно было — при этом о футболе тоже думал каждую минуту и тоже мечтал сбежать».
В общем, много похожих историй — про то, что хочется сбежать в спорт. Мою сестру, Веру, родители хотели отдать на танцы, но она повернула это в свою сторону: стала профессиональным спортсменом, а сегодня является главным тренером в клубе акробатического рок-н-ролла.
Много сочного про Черчесова: сальный анекдот для девушек, пьет не больше бокала пива, дома — очень аккуратен, после вылета «Спартака» из ЛЧ хватал Бодрова за грудки
— Где ты пересекался с Мацуевым и Черчесовым?
— В Перми: Станислав Саламович пригласил к себе, когда работал в «Амкаре». Дней пять гостил у него и Стасика (речь про Станислава Черчесова-младшего, сейчас он вратарь «Олимпа-Долгопрудного» — Sport24) в большой двухэтажной квартире. Черчесов показал, как разбирает игры, как общается с командой, пустил на все совещания и установки (с одним условием: не записывать на видео разговоры о тактике). Перед матчем «Амкара» с «Локомотивом» Черчесов внятно общался с футболистами и вместе с помощниками блестяще разобрал «Локомотив» Кучука. В матче я увидел ровно ту картину, что описывал Черчесов. Например, про Чорлуку с Дюрицей: «Низом их не пройти. Набираем скорость, пробуем закидывать на Якубко вот в эти и эти зоны». В итоге — 0:0.
Днем мы были с «Амкаром». По утрам и вечерам жарили яичницу, варили макароны, пили пиво и подолгу говорили о футболе. Черчесов к пиву равнодушен: не больше бокала.
В это же время в Пермь на гастроли приехал Мацуев. Встретились в ресторане «не для всех», в меню — медвежатина, оленина и бобер. С Мацуевым пришли юные девушки. Одна из них — выдающаяся молодая виолончелистка Настя Кобекина. Папа Насти — композитор и режиссер, мы пересекались с ним в Камерном театре. И Настя не могла взять в толк, откуда в Перми, в компании Черчесова, персонаж, который знает всю ее музыкальную семью.
Восторженная публика, конечно. Отличается от футбольной. Мацуев буквально смотрит Черчесову в рот, ловит каждое его слово. Кумир детства! Станислав Саламович расслабился и говорит: «Давайте травить анекдоты. Начнем с железнодорожного, про занавеску». «Так вот, ситуация в купе, — начинает. — Муж с женой куда-то едут, муж закрывает дверь изнутри на защелку и…» Я успел шепнуть: Саламыч, не надо, стоп! Черчесов изящно перешел на приемлемые для девушек темы.
— Какой Черчесов в быту?
— На работе он как на войне: джигит, будто на коне скачет. Очень горячий. Хорошо, что рядом Ромащенко и Паников, которые способствуют балансу.
А дома Черчесов — степенный мужчина: внимательно выслушает, подумает, ответит. В доме все начисто убрано. Поливает цветы, домашний такой. В Перми допоздна смотрел матчи, нарезки. Ставил на паузу, живо делился: «Я тут заметил сильную вещь в Бундеслиге. Ты видел когда-нибудь такое?» И начинает крутить запись туда-сюда, рассказывать что-то про новые схемы и игровые ритмы.
А Стасик рубился в FIFA за дортмундскую «Боруссию» — я проиграл ему 1:8. Стасик воспитан идеально: играет на музыкальных инструментах, владеет языками, билингва. Поспокойнее отца, а в стрессе, когда промахивается в фифе, кричит на немецком: «Найн, найн!»
— Черчесов из твоего рассказа и сейчас — разные люди.
— Не для всех он суровый и неуживчивый. У Черчесова многое держится на семье, как он видел в своем алагирском детстве. Там важен старший мужчина, отец, дед. Их авторитет незыблем. Ну и на нем, как на тренере, уверен, сказались четыре года с Бесковым, успехи сборной на чемпионате мира и, конечно, доверие на «государственной должности». Логично, что он чувствует себя старшим, самым мудрым, а это не всегда плюс в диалогах с медиа.
В последнее время много говорилось о проблемах Черчесова в общении с прессой. Думаю, рядом с ним не оказалось волевого человека — того, кто работает на имидж, а не просто потакает. В критические моменты Черчесов делал неразумные заявления, нарушал этику интервью и выступлений. Ему никто не помог с тезисами и никто не подготовил — это странно. После Евро Черчесов тяжело переживал, вышел с неостывшей головой. И сделал только хуже.
— Черчесов когда-либо угрожал тебе, как другим журналистам или Денисову?
— Мы знакомы с 2002 года, когда он завершал карьеру игрока в «Спартаке», а я начинал в «Советском спорте». Черчесов устраивает тебе проверку: кто трус, кто подхалим, кто упрямый. Раньше его явно злило мое несогласие, но со временем стало значительно проще.
— Самый жесткий пример несогласия?
— Особенно рьяно спорили летом 2008-го — когда выгнали в дубль Титова с Калиниченко. За сутки до дерби с ЦСКА все было хорошо. Я позвонил Черчесову и попросил о срочном интервью — сам часом ранее отвез жену в роддом. Черчесов согласился при одном условии: «Кого ждете, девочку или мальчика?» — «Девочку». — «Станиславой назовешь».
Появилась на свет моя Саша, а ЦСКА разгромил «Спартак» 5:1. Наутро Черчесов показательно выгнал Титова, Калиниченко и Моцарта: «В дубле вам объяснят, в чем дело». На мои звонки отвечать перестал, а мы выдали серию крайне жестких текстов. После отставки из «Спартака» Черчесов вызвался поговорить сам: «Мне, как главному тренеру, было виднее, имелись веские причины». Я убеждал, что весь клуб пострадал, спровоцирована пресса, толпа фанатов буянит, людям ничего толком не объяснили. Черчесов понял, что не стану подстраиваться — и это, к слову, помогло сохранить нормальное общение. «У тебя есть мнение, но за результат отвечал я».
Однажды чуть до драки не дошло, да. Виноват я: ошибся в формулировке. «Спартак» по пенальти проиграл «Селтику» в квалификации Лиги чемпионов. Я увидел, как Черчесов в технической зоне схватил могучими руками огромный ковер, килограмм на сто, поднял его в воздух и грохнул оземь. Стюарды разбежались. На пресс-конференции задаю вопрос: «А что это за фокус, с ковром-то?» То есть тренер только что потерял год карьеры, мечту, испытал страшное потрясение — а я ему про ковер.
После выхожу на трибуну — а там Черчесов. «Молодой человек, и что ты мне хотел этим сказать?!» — «Спрашиваю, что хочу». Я и не заметил, что уже держим друг друга за грудки (легонечко) и рычим. Нас разняли, а Черчесова удерживал коллега Дзичковский.
При этом Саламович отходчивый, никогда не обижался. Спустя несколько дней созванивались, и он снова пытался меня вразумить.
Как весь Норильск ненавидел «Спартак» (футзальный), как ругались на чеченского судью и за что Черчесов хвалил Борзыкина
— Ты же не журналист и не пиарщик по первому образованию?
— Эколог. В старших классах настраивался на то, что нельзя быть гуманитарием, эти навыки никому не нужны, мужчина должен постигать технические науки. Поступил в Тимирязевскую Академию, посещал военную кафедру и какое-то время готовил себя к службе в Экологической полиции. Учебу любил: выбросы в водную среду, загрязнение атмосферы, методы очистки, рекультивация, мелиорация — все это про наш, реальный мир.
Однажды мы группой студентов выехали на практику в Талдомский район Московской области. Там я вдруг понял, что в отрасль больше не тянет. На компьютере и чертежах все привлекательно, а реальная жизнь совсем другая. Там, в Талдоме, мы обнаружили в жутком упадке некогда образцовое хозяйство с лучшими мелиоративными машинами и всеми необходимыми коммуникациями. Специалисты исчезли. Грязь. Ржавчина.
Пару лет назад друзья зазвали потусить в Белоруссию: рассказывали про лучшие настойки и драники. А я останавливал машину, шел в поля, изучал, как выглядит севооборот, какая техника используется. Там такой порядок! Продовольственная безопасность в стране обеспечена.
— Вместо службы в экополиции ты вдруг начал помогать «Асмаралу», а затем руководил пресс-службами мини-футбольных «Динамо» и «Спартака» Евгения Ловчева. Каким он был руководителем?
— Справедливым. А спустя годы хочется сказать, что идеальным. Хотя мы ненадолго расставались.
Именно Евгений Серафимович объяснил: если идти в футбол, то не ради подработки. Надо дерзать, гореть этим делом, даже если ты занятой студент. Серафимыч стал близким человеком и даже помог в ряде семейных ситуаций.
Стойкое ощущение, что ему лет 25, просто седовласый. Часто всех ##### [подкалывает] — кстати, очень любит это слово. И это Ловчев мне, тогда еще юному пресс-атташе клуба, рассказывал о журналистике.
— Главное твое впечатление от мини-футбола?
— Принимаю единственно правильное название — футзал. Ни на финале Евро-2004 в Лиссабоне, ни в Глазго или Стамбуле, где у тебя все внутренние органы содрогаются от шума, я не видел такого чуда, как на футзале в заполярном Норильске. Угроза бурана, снежные заносы до третьего этажа, температура минус 45, все дороги на выезд закрыты — таков порядок при ЧС. А Дворец спорта «Арктика», на пять с лишним тысяч мест, забит! И в этот вечер весь Норильск ненавидит «Спартак». И матч — сумасшедший по накалу.
— Когда ты работал в «Советском спорте», прилетало когда-то от спикеров?
— Бывало и смешно, и грустно. В Грозном произошел скандал с судьей Кадыровым, который отлупил защитника дубля «Амкара» Кричмара. Никогда прежде судьи не били футболистов. Звоню за разъяснениями Лом-Али Ибрагимову, заведующему коллегией судей в Южном федеральном округе. Тот в ужасе: Кадырову грозит пожизненная дисквалификация, но при этом его, по словам свидетелей, просто спровоцировали бранью, о чем доложено в рапорте. Прошу Лом-Али: зачитайте, дадим в точности, как арбитра оскорбили. Ибрагимов подумал и зачитал нецензурную строчку из рапорта, которую я записал на слух с диктофона: «##### твой рот».
На следующий день в редакции переполох. Секретарь: «Андрей, несколько раз звонили из Чечни, ругаются сильно». Соединили. На проводе Лом-Али: «Ох, что ты натворил? Что у тебя на уме?! Ну кто ж такое пишет? Ну, не „твой рот“ надо писать, а „твой род“. ##### твой род, понимаешь?»
Лом-Али потребовал опубликовать опровержение. Мы рассудили, что поправка усугубит ситуацию и будет выглядеть нелепо.
А еще случай с Сергеем Юраном. Он уехал тренировать во второй дивизион, в Ставрополь. Человек импульсивный: как-то выскочил на поле и поучаствовал в драке стенка на стенку. Звоню Сергею Николаевичу, он хвастается: «Да, вышел на поле по-мужски разобраться. Как дал одному в лоб, потом второму навалял. А третий убежал». Дисциплинарный комитет собрался дать Юрану пять матчей бана, а интервью использовалось как улика. Тогда Юран написал заявление на имя Николая Толстых: интервью в «Советском спорте» и «Спорт-Экспрессе» — выдумки. Но оба издания предоставили диктофонную запись, а Юрана дисквалифицировали.
— Каким ты помнишь Сергея Егорова в юности, до Футбольного Биги?
— Сергей мало изменился за эти годы. Нас зачислили в штат «Советского спорта» в один день, 6 марта 2002 года. Я был убежденным футзалеро, до зачисления в штат писал про футзал и бредил низшими дивизионами, а Сергей работал в Смоленске корреспондентом по первой лиге: передавал статистику и какие-то небольшие заметки о «Кристалле», выступавшем под руководством Курбана Бердыева.
Чемпионом по трудоголизму в «Советском спорте» был именно Егоров. На работу приходил в районе 11 часов, уходил к последнему поезду метро. Но сперва он показался мне романтичным и задумчивым. В одной из первых заметок в статусе штатного автора в качестве прелюдии описывал, как однажды оказался за кулисами театра и что там было интересного.
Многие считают, что Футбольный Биги — круглосуточный канал, что Егоров только работает и не веселится. Это не совсем так. Как-то с ребятами по «Совспорту» мы участвовали в футбольном турнире, а после затусили у меня дома — я всех пригласил. У Саши Боярского и Ромы Ляховенко (он давно в медиаслужбе ЦСКА) водилось много подружек. Они визжали, набилось много незнакомой и бесполезной публики.
Но Сергей охотно поддержал компанию. Проникся моей игрой на пианино, подпевал. Но до утра тусить не стал: на следующий день следовало продолжение футбольного тура. Были еще свадьбы, дни рождения…
В плане досуга, судя по воспоминаниям коллег из отдела футбола «СЭ», мы резко отличались. Наш отдел футбола не выпивал.
— Ты же брал на работу Мишу Борзыкина.
— Целый детектив. Меня отговаривала вся редколлегия: Мишу до этого увольняли, и за дело. По этому вопросу я даже советовался с Черчесовым: мол, беру в штат журналиста, а они все против. Черчесов все внимательно читал — и Борзыкина, конечно, знал. Отмечал, что Миша пытается разобраться в футболе. «Правильно, что отстаиваешь право на доверие к человеку. Парень тебе потом отплатит». Представь себе сюжет: Черчесов поддержал меня в борьбе за Борзыкина!
— Вау. При тебе Борзыкин не выпивал в редакции?
— При мне — никогда! Исключено совершенно. И вообще Миша ни разу меня не подвел. Правда, в итоге мы все равно перевели его на удаленку.
Карпин обиделся из-за инсайда про Кариоку, Кебе жаловался на расизм, Романцева и еду в Тарасовке. На шашлыках 9 мая Погатец рассказал про родственника, воевавшего за немцев
— Ты много лет освещал в «Совспорте» «Спартак». Каким помнишь Дзюбу?
— Веселым, задорным школьником. Хорошо учился. В школе его очень любили — за позитив. Этому была посвящена первая заметка о Дзюбе — писал я. Артем наутро эсэмэску прислал: спасибо, скуплю весь тираж газеты. Его часто признавали лучшим по своему возрасту, на всех международных турнирах брал первое бомбардирское место — и однажды разбил персональный приз. Неуклюжим был, вот и разбил. Рыдал потом.
— Карпин не любил Дзюбу. А тебя?
— По меркам Валеры я слишком много знал. От этого мы оба страдали и в конце концов устали. Действительно, когда много лет отвечаешь за одну команду (а это длилось от последнего чемпионства Романцева до первого серебра Карпина), то можно сойти с ума. Занимался «Спартаком» с утра до вечера, и тогда было в порядке вещей тащить в редакцию эксклюзив о «Спартаке» каждый божий день.
Мы с Валерой не сошлись во мнениях по Кариоке. Валера сказал, что взял крутейшего футболиста. Но трансфер мало кому нравился: 19 лет, незрелый, капризный, приехал на место условного талантливого русского.
С Кариокой было весело. Помню первое интервью с ним: «Что тебе снится на сборах?» Отвечает: «Секс. Все время снится секс». Практически главная тема интервью, готовый заголовок. Но «Спартак» текст не пропустил — пояснили, что гендиректор Асхабадзе просил «глупостей не публиковать». В итоге фразу изменили: «Работы на тренировках так много, что сплю без задних ног».
Кариока все время хотел свалить в отпуск. Специально заработал себе дисквалификацию в предпоследнем туре, чтобы не играть в последнем. Валера в интервью настаивал, что это не повод для раннего отъезда: «Кариока остается и будет тренироваться до последнего дня». Но мои источники сообщили: Кариока ночью сбежал в Бразилию. Консьержка-бабулечка дала показания: «Под утро за ним приехал друг, они вытащили два чемодана и уехали». Выяснилось, что Кариока улетел в Бразилию с пересадкой в Париже. Об этом Карпин узнал от меня.
И реально напрягся: «Откуда пришла информация? Это проблема». Я осознавал: по своему функционалу журналисты ведущих изданий не всегда удобны Валере, и притирка будет сложной. Мы взяли паузу и увеличили дистанцию. Я с облегчением переключился на другие задачи, тем более в редакции прибавилось организационной работы. О Валере всегда вспоминаю с теплотой.
— Кто удивлял в «Спартаке», кроме Кариоки?
— Кебе поначалу путал пихач с проявлениями расизма. Не думаю, что такое было возможно в «Спартаке» — а вот я столкнулся с реальным, белым расизмом в ЮАР. Зашел в супермаркет в пригороде Дурбана и на кассе напоролся на подростков, которые стали меня дразнить. Жалко их: бедная жизнь, ютятся в коробках, будущего нет.
А Кебе — это атлетизм, пластичность, бойцовские качества. Внутри же — боль и грусть. Человек хотел заработать на создание семьи, подписал контракт. Но оказался в другом мире. Кебе расстраивался, когда ему на тренировке могли грубо крикнуть, предъявить: «Меня не любят за то, что я черный?» (Вася Баранов всех подряд комментировал и язвил). Я рассказывал Кебе, как Советский Союз боролся за равенство народов и угнетенных чернокожих, как помогал бывшим колониям. Кебе был очень удивлен.
Кебе мог позвонить поздно вечером с манифестом: «Червиченко — расист номер один. Титов — расист номер два. Только Павленко хороший». Инфантилизм такой. Несколько раз я ездил к нему домой в Сокольники. Поражал быт Кебе: ходил по квартире в шкуре какого-то зверя, которую надевал на голое тело. Мы садились и просто говорили обо всем как приятели. Разбирали все обиды, выяснялось, что они терпимые. Червиченко на правах президента штрафовал его за опоздания, а Титов просто пихал на правах лидера.
Пожаловался как-то на Романцева. Якобы Олег Иванович сказал в раздевалке: «Ты не любишь Спартак». Я опять переубеждал: в такой форме легендарный тренер выражает крайнюю степень разочарования. Сыграешь, как надо — тогда Романцев обязательно скажет, что ты хороший, легенда красно-белых.
Еще Кебе называл повара базы Анну Павловну Чуркину, сотворившую спартаковский борщ, своей второй мамой. При этом жаловался на русскую кухню: «В Тарасовке могу есть только рис. А дома знаешь, что ем?» Открывает мешок, а там — что-то типа редьки. Твердая, хрен разгрызешь — а у Кебе такие сильные острые зубы, что он эту редьку раз — и разгрыз. «Вот что надо есть. Брат привез из Сенегала».
— Про других легионеров что вспоминается?
— 9 мая 2005-го года, 60-летие победы в Великой Отечественной. Тарасовка. Старков одобрил шашлыки для команды и работников базы. Даже пиво разрешалось. Выходит на полянку Погатец и спрашивает: «Какой повод?» — «День Победы, Гитлер капут, присоединяйся», — ему отвечают. Тогда австриец Погатец рассказал, что старшие в его семье воевали на территории России, но по ту сторону фронта.
— Хотелось узнать что-то про ЦСКА. Ты рассказывал выдающуюся историю про твой вопрос Газзаеву о Руслане Нахушеве и фееричный ответ: «Какой на### Нахушев?»
— Еще одна. ЦСКА играет с «Бенфикой» в Краснодаре. Газзаев меня предупредил: «Неделю будем жить на базе „Кубани“, но интервью не будет, закрываем команду». Но местные чиновники уговорили Газзаева принять съемочную группу ГТРК «Кубань» — а надо же уважить краснодарские власти. Репортер ГТРК подрабатывал в «Советском спорте», и я дал ему диктофон со списком вопросов: «Задашь помимо своих».
На следующий день получаю обратно диктофон с записью на полторы минуты. Слышны звуки: Газзаев размещает оператора, репортера, ухаживает.
— Садитесь, значить, здесь, тут удобно.
— Валерий Георгиевич! Приветствуем вас в гостеприимном, хлебосольном Краснодарском крае! Вы — известный в России тренер, но согласитесь: еврокубки явно не ваш конек.
— Что имеете в виду?
— Ну как же, 0:6 от «Айнтрахта», 2:7 от «Рейнджерс»…
Далее — какие-то стуки, звук сдвигающихся стульев и возгласы Газзаева: «Сережа! Ты где? Значить так, ребята закончили интервью, проводи их, пожалуйста, к выходу!» Сережа — это Аксенов, директор по связям с общественностью. Запись обрывается.
— Ты точно общался с разными топ-менеджерами нашего футбола. Кто произвел самое сильное впечатление?
— Изумил Галицкий c его большим просторным кабинетом на территории нового стадиона. Там только рабочий стол и кожаное кресло. Ни одного лишнего предмета, абсолютно пустое пространство — как аквариум без воды.
Понравилось, как и что Галицкий говорил о частных деньгах в футболе, строительстве стадиона, академии — восторг. Но в бытовых вопросах вдруг срывался: «А ты где родился?» — «В Москве». — «Так ты москвич?» — «И дедушка москвич коренной, и бабушка». Вижу, у Галицкого волосы дыбом. Приветливость куда-то подевалась — и понеслось: «Да вы, москвичи… Дальше МКАДа не видите. Что вы там о себе возомнили? Ничего не производите».
Эти претензии к Москве, видимо, на уровне подсознания с раннего детства. И сейчас перенесены на футбол. У Галицкого идея-фикс — обыграть в футбол столицу.
В 2004-м Федун казался спасителем «Спартака» и был чрезвычайно активен, когда дело казалось клуба и команды. Помню, как Леонид Арнольдович поинтересовался моим мнением в разгар скандала с интервью Аленичева и отставкой Старкова. Для него такая ситуация, на фоне лояльности аудитории и прессы, была в диковинку. Я повторил тезисы из публикации — о том, что клуб был обязан продемонстрировать поддержку тренеру, потому что он работал честно и ничего не нарушал (героизация Аленичева и удары по Старкову от Игоря Рабинера в «СЭ», на мой взгляд, носили тенденциозный характер). Федун отрезал: «Ты еще очень юн и не понял, что произошло. Мы убираем тренера не из-за конфликта или реакции болельщиков. Просто штаб поплыл на фоне результатов».
Смородская просила утешать африканских и арабских легионеров «Локомотива». Буссуфа реально переживал за мусульман: «Сижу и плачу у телевизора»
— Помнишь первый рабочий день в «Локомотиве»?
— Утром я дорабатывал в «Совспорте», провели студию с Максом Калиниченко. Потом всех обнял на прощание. Созвонились с Юрой Дудем: он до последнего отговаривал идти в «Локомотив», уверял, что я погорячился, а «в таком невезучем клубе с пиаром ничего не получится». После обеда приехал на стадион, знакомился с пресс-службой: преимущественно молодые ребята, с идеями. Проклятие Дудя не сбылось, и он это признал на нашей следующей встрече. Показатели всегда росли, улучшились результаты команды, на трибуны стали возвращаться болельщики.
Спустя какое-то время мне предложили кабинет, который раньше числился за тренерским штабом. Саша Карягин из отдела маркетинга говорит: не заходи туда, это труба. Типа, несчастливый кабинет, оттуда всех увольняют. Открываю шкаф, а там на полках целое наследство: Рахимов оставил дневник с записями, Кучук — удостоверение, Черевченко — симку. Ответственным за пожарную безопасность помещения был указан Эштреков В. Х.
— Тебя вызывали в главный офис РЖД?
— Регулярно. В мое время даже адресованные РЖД обращения, в которых упоминался «Локомотив», пересылались в клуб для составления ответа. Попадались настоящие шедевры. Один гражданин предложил останавливать поезда дальнего следования по всей стране в 8:00 по местному времени, чтобы пассажиры выходили из вагонов на железнодорожное полотно и проводили зарядку на свежем воздухе. При этом, согласно идее, «Локомотив» должен был разработать комплекс упражнений, а проводники — показать их пассажирам. Подразумевалось, что тренеры клуба станут амбассадорами всероссийской железнодорожной зарядки. От имени клуба ответили по всей форме: предложения изучены, но влиять на расписание движения поездов мы не в силах.
На совещаниях в РЖД было много текущих вопросов. Иногда даже исторические вещи решались оперативно, за пять минут, без бюрократии. Весной 2016-го переименовали МЦК «Черкизовскую» в «Локомотив», ждали только важное согласование мэра города. Болельщики обрадовались.
— Знаю, Ольга Смородская заставляла следить за звездными русскими игроками — причем сотрудников, у которых совсем другая работа.
— Никогда не обсуждали с Ольгой Юрьевной ничего подобного. Она переживала за африканских и арабских легионеров, которые скучали по дому или уступали в конкуренции. Жалела: «Ребятам чего-то не хватает — общения, настроения. Как их адаптировать поскорее?». Напутствовала: вот поедешь на сборы — говори там много добрых слов футболистам, которые в этом нуждаются.
— Ты говорил?
— Поддержал и Траоре, и Фалла, но понятно, что с ними проблема была в другом.
Всегда можно привести убийственный довод — чего жалеть футболистов, они же приехали на крутые контракты. Но нам не всегда получится понять их. Журналист присылает мне на сверку интервью Мбарка Буссуфа — как договаривались, проходное, предматчевое. Но там: «Мир в опасности, от рук варваров гибнут братья-мусульмане. Сирия, Египет, Палестина… Я не могу так. Я сижу и плачу около телевизора. Не могу это видеть и терпеть».
Тяжело было читать. Мбарк говорил от сердца, с аргументами. У исламского мира много боли. Но в то же время я осознаю: вместо оптимистичного предматчевого интервью мы, возможно, получаем тяжелую дискуссию на всех языках мира, в центре которой — Буссуфа.
Приобнял его, объясняю: «В мире происходят отвратительные вещи, война — всегда страшно. Но можем ли мы поговорить об этом в другой раз? Что скажешь?» Мбарк показал большой палец и согласился. Журналист тоже понял, поддержал меня. Потом в Черкизове мы провели хороший матч в теплую погоду, выиграли. Но глядя на Буссуфа, было не по себе — он реально сильно переживал все эти бомбардировки с жертвами.
Кто-то скажет: вы убиваете жанр интервью, вы убиваете правду. Мы плохо сделали?
— Буссуфа говорил осознанно, о важном, о том, что правда его волнует. Не показать его таким разве хорошо?
— Сезон в разгаре. Хотелось, чтобы на стадион пришло как можно больше людей, чтобы их ничего не тяготило, а футбол только радовал. Есть корпорация, понимаешь? Нужна определенная повестка, месседжи.
Вот, к примеру, ранняя версия Ильи Леонидовича [Геркуса] Он призывал директоров на совещаниях: «Давайте всех звать на стадион, развлекать. Вот ваш отдел — как он развлекает людей? А ваш?» Впереди матч, хочется жизнерадостной, жизнеутверждающей повестки.
Семин с трудом согласился на фильм о золоте «Локомотива» и приводил в раздевалку священника, Денисов рубился с Бодровым в шахматы по дороге из Хабаровска
— Семин в «Локомотиве» постоянно конфликтовал с руководством, включая и тебя?
— Это преувеличение. Палыч уважительно относился ко всем коллегам по нашему департаменту, даже в креативе помогал. Впрочем, всегда хотелось большего. Для создания лучшего контента необходим тренер-либерал. А Палыч в работе зачастую строгий и колючий дядька, да. Он рассуждал: все должны объединиться под его началом и разделять его мнение. Думаю, так было заведено в старом «Локомотиве»: на территории команды слово Семина было законом. Но времена изменились. Его удивляло, что в клубе так много отделов, «нефутбольных людей», да еще из Петербурга приехал целый вагон «Сапсана» с ценными сотрудниками. Как мне говорили, Палыч был не в восторге от субординации: к примеру, что по уставу у президента очень большие полномочия. Передавали, что Палыч мог предъявить претензии, а то и приложить кого-нибудь в общении с советом директоров. Возможно, так и было. И все-таки мы, такие разные, уживались и двигали клуб вперед.
Юрий Палыч помнит меня студентом, который набирал в Баковке какие-то заметки еще до первого золота «Локомотива». Помню, как он подбросил меня на своем «Мерседесе» до города, расспрашивал об оценках в универе. И тут, спустя 15 лет, ситуация: Палыч возвращается домой, а я уже директор по связям с общественностью, да еще в подчинении президента клуба. Да еще с какими-то своими предложениями и установками. «Ну нееет, Андрюша, так дело не пойдееет». Или: «Не команда для клуба, а клуб для команды. Подумай над этим, Андрюша».
Погонял нас немного, не привыкать. Я с Семиным никогда не конфликтовал, но дискутировал — по делу. Мы даже по ночам созванивались.
— Ты мог переубедить Семина?
— Поворчит-проворчит, а в итоге сделает, как просят. За два месяца до чемпионства мы решили снимать фильм о команде, наняли дорогостоящий продакшн. Приехали с режиссером в Баковку, начали уговаривать Палыча пустить операторов на базу и в раздевалку. Тот отказывается категорически. А я всегда готовил для него аргументы: «Палыч, помните фильм „Невозможный Бесков“? Мы не простим себе, если о вас не снимут такого фильма, как о Бескове!» Сработало: сплюнул, махнул рукой — снимайте. Хорошо запомнил три мысли в момент финального свистка на матче с «Зенитом»: мы — чемпионы, надо выбежать на поле, и фильм состоялся.
— Правда, что Семин однажды приглашал на стадион священника?
— Больше это было заведено в команде в девяностых и двухтысячных годах. В наше время такое реже, но случается. Как-то накануне матча мне звонит Геркус, слегка на нервяке: «Андрей, на стадионе? Срочно нужна помощь. Зайдите в раздевалку команды». Там я просто глазам своим не поверил: по пустой раздевалке расхаживает батюшка с кадилом, читает молитвы. Исполнительный директор Киричек и Геркус в уголочке по стойке смирно, совершают поясные поклоны. Геркус шепчет: «Встаньте на мое место. У меня полно дел, назначены встречи. К тому же я католик!»
Со слов отца Андрея выяснилось следующее: он прибыл на стадион с наказом от Палыча, чтобы руководство клуба помолилось за успехи команды. Вскоре я и Киричека освободил от молебна, хоть он и православный. Потом ходили с батюшкой вокруг поля, я носил за ним ведерко со святой водой.
— Как сыграли на следующий день?
— Ничья.
— Случалось, что против «Локомотива работали нетрадиционными способами?
— Я так понимаю, кругом полно язычников. Как-то раз гостевая команда устроила странную акцию на поле. Кто-то из администраторов на предыгровой тренировке незаметно прикопал в штрафной площадке куски свежей баранины. Историю афишировать не стали, чтобы не губить репутацию РПЛ. Просто передали, кому следует: в случае повторения подобных опытов наша служба безопасности отвинтит голову строго против резьбы.
— Как тебе работалось в «Локо» с Дмитрием Тарасовым? Особенно интересен февраль 2016-го.
— Мы играли в Лиге Европы в Турции после трагической гибели экипажа Су-24, когда дипломатические отношения между странами были фактически приостановлены. Когда следили за жеребьевкой, многие ребята думали: по закону подлости достанется Турция. И точно: «Фенербахче». В Стамбуле нас повсюду сопровождал спецназ, город мы видели из-за решеток окон бронированных машин. Усиленная охрана отеля, запрет на прогулки.
После матча никто даже не понял, что произошло. Дима бродил в своей майке на другом конце поля, никто ничего не заметил. Приземлились в Москве ранним утром, на моем телефоне — сотни неотвеченных вызовов и сообщений. Продюсеры ток-шоу с главных телеканалов искали Тарасова. Сперва проявляли такт и вежливость, а потом начинали открыто угрожать. Один чудак-продюсер, работающий под выдуманным псевдонимом, пригрозил: моей карьере придет конец, если вечером не приведу в студию Тарасова, Бузову и Смородскую.
Регламент международных соревнований УЕФА строго запрещает политическую агитацию. Трактовка наказаний за разные нарушения выглядела неоднозначной, и мы опасались серьезных санкций в отношении клуба. Ольга Юрьевна вызвала Диму в офис немедленно — он поехал в Черкизово прямо из аэропорта.
На мой прямой вопрос — кто это придумал? — Дима ответил: «Моя идея, только моя». Он и сегодня это повторяет, а у меня другая версия. Полагаю, сам Дима (дисциплинированный футболист) не мог — его надоумил пиар-директор Ольги Бузовой по имени Антон. Больше некому. Когда этому менеджеру ночью дозвонились журналисты, он был в приподнятом настроении и ответил буквально следующее: «Ха-ха, привет, как раз читаю регламент ФИФА». То есть человек, очень далекий от футбола, отвечал ночью на звонки, изучал регламенты.
Тарасов — наш человек. В руководстве и в команде почти не было москвичей. Дима из Гольяново. Укажет, на каких станциях метро какие автобусы останавливаются. Знаешь, что он достал после чемпионского матча с «Зенитом»? Флаг с гербом Москвы! И бегал с ним по полю. Я спрашивал: «Дим, зачем?» — «Да потому что я единственный чемпион-уроженец Москвы».
— Да, капитан был из Ленинграда.
— Самое яркое впечатление об Игоре Денисове — как он вошел в команду, как начал пахать. И заявил вскоре, что должны стать чемпионами, иначе вообще зачем играть в футбол. Таких людей, как Гарик, в истории нашего футбола наперечет.
Как-то мы с ним провели партию в шахматы — на час сорок. По пути из Хабаровска выяснилось: играем примерно на одном уровне. Всю партию душили друга друга, шло абсолютно равное противостояние. Думаю: сейчас предложу ему ничью, и он скажет: «Да ты чего?» Футболисты же все помешаны на том, чтобы выигрывать. В итоге я то ли устал, то ли отвлекся… Видел, что доведу как минимум до ничьи, но зевнул пешку. И все — конец: хватка у Гарика — сам знаешь, а отношение к шахматам фанатичное.
Однажды Гарик меня спросил: «Почему ребята не очень дружны?» Я очень удивился, потому что считал, что у нас сплоченный коллектив и много шутников. А потом понял — со временем, когда пошли успехи, они начали на поле биться друг за друга. Как это должно выглядеть, Гарик продемонстрировал на своем примере. Другая пошла энергетика. Вместе с Борей Ротенбергом (человеком совсем другого происхождения) они здорово поработали над тимбилдингом. Помогло еще, что Гарика сразу полюбили болельщики и приняли его как капитана. Помню его вытаращенные глаза: «Какие же классные ребята на Юге!»
С Гариком все менялось в один момент. Как-то он сказал: «Все, я ни с кем не разговариваю. Мне так проще». Это случилось за два часа до интервью с журналистом «СЭ» Димой Зеленовым — оно так и не состоялось. Гарик менял что-то в своей жизни, привычках. Как и все, мог пивка глотнуть после игры, вискаря немного. И вдруг говорит: «Нет, алкоголь мне больше не нравится, не нужен».
— Ты упомянул Бориса Ротенберга-младшего. Чем он занимался в «Локомотиве» помимо тимбилдинга?
— Образец для всех — что такое работа и коммуникабельность. Знает несколько языков, имеет прекрасное образование. «Хочу, чтобы меня уважали как профессионала. Пахать наравне со всеми, и больше того!» — так говорил. На сборах всегда играл в ротации, но официальные матчи стабильно начинал в запасе.
— Сухина помогал «Локомотиву» с судьями?
— Ну начинается. У меня давно возникло к Стасу доверие и уважение — еще с тех пор, когда судьи шли на контакт и сами давали объяснения журналистам. В «Локомотиве» Сухина начал тяжеловато: никогда такой работой не занимался. А потом стал лучшим, в команде так и говорили: ты просто космос, Стас. Начальник команды — человек с бесчисленным количеством дел, просто мозг. Отвечает вообще за все, должен все разрулить. Юрий Палыч говорит мне: «До матча в раздевалку пусть никто не заходит. Только Сухина. Железное правило». Я к Стасу: «Поработай теперь и за нас: в раздевалке выбери игрока и пришли фамилию эсэмэской — кто будет в перерыве общаться с «Матч ТВ».
— Так по ходу матчей на судейство Сухина влиял?
— Кричал судьям — они, конечно, узнавали его голос. Необходимая мера воздействия. Кричали и Семин, и Батуренко, и остальные. Администратор Руслан вообще лучше всех разбирался в судейских вопросах, за что ему, правда, дали пять матчей дисквалификации.
— В быту «Локомотива» случались накладки?
— Патроны «Ахмата» были бы рады принять гостей в небоскребах «Грозный Сити»: там комфортно. Но у тренера Рашида Рахимова есть предрассудки: мы, мол, тоже ночуем в небоскребе — а вдруг за завтраком встретимся с «Локомотивом»? Не хотел он встреч с соперником в отеле. А гостиницы ниже уровнем заняты. Нас куда-то заселили, набились по четыре человека в одну комнату без окон. Комната прокурена до невозможности. Нам местные объяснили: в той стороне большая лесистая территория, «зеленка»: «Раньше оттуда постреливали, поэтому окна заложили кирпичами».
Стадион в Астрахани, где мы в 2015-м тоже выиграли Кубок, я даже дворовым назвать не могу. Побывали накануне в раздевалке — там и команде не хватало места. И как обеспечить работу журналистов в раздевалке после матча, если выиграем? Безопасники местные говорят: «Пустим сюда трех представителей СМИ». Трех! Вот это уровень для финала Кубка. В итоге пришлось всех этих старых вояк обманывать, заводить репортеров левыми способами. Но повезло не всем.
***
— Ты сейчас главред «РБ». Тебе нравится то, чем занимаешься сейчас?
— «РБ» — растущий холдинг, единоличный лидер в своем направлении. И важно: это частный бизнес, то есть это чьи-то деньги. Нужны высокие показатели, прибыльность проектов. Правило для всех: добиваешься — молодец, нет эффективности и цифр — могут сказать спасибо и до свидания. Все очень просто и понятно. Все чаще меня посещает мысль, что в обороте должно быть больше частных денег, в том числе и в футболе.
— Говорит человек, который четыре года получал зарплату в «Локомотиве».
— Перед каждым новым руководителем «Локомотива» ставится задача: выходить на рынок и зарабатывать для клуба больше и еще больше. Если не путаю, в предчемпионский год клубная коммерция отбила 21 процент от контракта с РЖД. На матч-дэй «Локомотив» — «Спартак» заработали 35 миллионов рублей. Прогресс и достижения на коммерческом направлении, безусловно, были. Надеюсь, есть и сейчас.
В том, что болельщики вернулись на стадион, а команда стала чемпионом, очевидны заслуги Геркуса. Под его руководством прошли успешные трансферные кампании, преобразился маркетинг, президент следовал тезисам. И никогда не посмел бы принизить роль болельщиков в судьбе «Локомотива» или, допустим, показать кому-то из них средний палец.
С другой стороны, внутри «Локо» даже в чемпионский сезон хватало болезненных процессов и изменений. Тогда некоторые вещи я принимал близко к сердцу, не спал ночами, а сейчас они кажутся даже забавными. Спустя три года в «Локомотиве» уже несколько раз все поменялось.
— Что у тебя осталось на память о «Локо»?
— Любимый комплект формы донашиваю на даче. Медальки не отдам. Еще есть подарок от Юрия Палыча — книжка. Он вывел дарственную надпись размашистым почерком: «Андрей, мы — чемпионы!»
— Сейчас у тебя своя рок-группа?
— Репетируем с моим товарищем Павлом Гаврилиным и его отцом Алексеем Николаевичем. Оба — настоящие профи. В следующем году хотим собрать квартирник — не хуже, чем у Маргулиса.
Паша считает, что у нас консервативное звучание, и надо обновляться. Поэтому недавно к нам присоединилась София Галлай, владеющая фантастическим инструментом под названием ханг. У нас есть свои композиции, но пока с разрешения авторов записываем любимые каверы: есть и ритмичные, и мелодичные.
