Никита Джигурда — муж олимпийской чемпионки в танцах на льду Марины Анисиной. Он стал гостем нового выпуска самого популярного ютуб-шоу «Что было дальше» и рассказал историю из их отношений. Нурлан Сабуров, Алексей Щербаков, Тамби Мусаев, Рустам Рептилоид и новичок программы Илья Макаров, кажется, впервые столкнулись с такой экспрессией и подачей. Джигурда читал матерные стихи, пропагандировал оккультизм, а иногда вообще было непонятно, что он несет. И все-таки историю его попытки изменить условия участия Анисиной в ледовом шоу во Франции он рассказал. Дальше — прямая речь Никиты (в максимально возможных рамках).
— Когда моя супруга Марина Анисина была приглашена на всемирное шоу Holiday on Ice, которое должно было идти в Германии, Франции и Голландии — полгода турне, я понял, что у меня крадут мою женщину.
— Кто?
— Holiday on Ice — мировое ледовое шоу, в котором больше сотни человек, гастроли по Европе полгода. Получается, я остаюсь в России, а мою любимую женщину, мою венчанную супругу, мать моих двух юных маленьких богов забирают в Европу, будут ей устраивать овации, она много денег заработает. Но тебе говорят: «По условиям договора ты не муж, ты стоишь в очереди. А партнер ее (Гвендаль Пейзера), чтобы это все было продаваемо, будет изображать ее любовника». А я при этом знаю, что партнер был влюблен в нее и хотел ее — не пускала. Меня, русского парня, пустила в междуножный храм.
— То есть во Франции вас не слушают?
— Уже слушают.
— И потом? Вам отказали, что вы будете петь…
— Нифига.
Сначала я уговорил любимую. Для того, чтобы уговорить любимую, нужно в акте духовной камасутры донести мыслеформу. Для того, чтобы получилось «не говори нет». Как только вы говорите, что это невозможно, вы сами себе отрезаете этот канал.
Короче, я ее в акте камасутры уговорил, она соглашается — «это возможно». Мы едем во Францию, я встречаюсь с французским продюсером, хотя шоу голландское. И я им через Марину, она переводит, я им рассказываю идею: «Я не пущу свою женщину любимую, свою жену венчанную к вам на шоу». А Марина — единственная олимпийская чемпионка в танцах и во Франции, и в Европе. Я говорю: «Давайте договариваться». Они отвечают: «Это невозможно. Гвендаль против, есть контракт, Мариной подписанный».
— Не спросив у вас?
— Дело в том, что они еще до нашего брака с Гвендалем объездили весь мир, Гвендаль и за себя, и за нее заключил контракт. Он хотел, чтобы она была его женой, но она всегда отвечала «ты мне как брат». Продюсеры говорят: «По контракту тебя вообще нет». Я: «Что значит нет?» Они: «Ты не дал нам быть в Голландии и в Германии, будет только два месяца вместо полугода, но по контракту, который Марина подписала, ты сделать ничего не можешь. Здесь еще есть штрафные санкции».
Я спрашиваю Марину, она говорит: «Я же не читаю контракты, всегда Гвендаль это делал». А там написано: для зрителей сделать так, словно они любовники. А я по контракту не имею права даже прийти за кулисы.
В какой-то момент против лома нет приема, остается еще месяц до премьеры в Париже, шоу нужно тренировать. Я говорю: «Ну что, репетируйте, я поехал к своему алтарю». У меня домашний храм, у меня дома черепа, резиновые члены стоят, камеры, славянские кумиры. Я начинаю проводить обряды, прошу у Перуна силы, начинаю накачивать энергию, понимаю, что придется брать этих французов на абордаж. Я погружаюсь к Чернобогу, разговариваю с Нижним царством, прошу дать мне силу земли.
Короче, премьера назначена, приглашены вообще все. Я приезжаю с целью отстоять свои права и поставить условие. Кстати, мне предлагали компромисс: чтобы моя песня на французском языке, которую я специально записал для их танца, звучала в перерывах. Я как бы в зале, у Марины и Гвендаля — роман, а ваша песня за это будет звучать в перерывах между актами. Мне говорили, что это круто: звучат мировые хиты и ваша песня, хотя вас никто не знает. Но я отказываюсь, сказал: «Я должен петь, а они — танцевать».
Я поехал, подпитался, приехал, день премьеры, прессы — дофигища. Дали указание — меня не пускать, так как я отказался от компромисса. От меня жену спрятали, не дают встречаться с женой.
Прихожу, предварительно взяв с собой переводчицу. Говорю на служебном: «Позовите продюсера, перетереть надо». Он приходит, я начинаю, как в акте любви, плавненько начинаю, пытаюсь мирно, интеллигентно. Он — про контракт и т. д. Тогда я начинаю ему рассказывать: «Значит так, если сейчас ты не перестанешь нести чушь и не послушаешь внимательно меня (переводчице — а ты переводишь), сейчас я выбиваю нафиг двери, будет кровь и говно, там прессы дофига мировой, я, блин, сейчас устрою нафиг такое шоу ледовое, что вы, блин, запомните, на всю оставшуюся жизнь, гребаные вы мудаки! Это моя венчанная жена, и мне пофиг на ваш контракт! Она в церкви стояла и со мной перед Богом и космосом обещала быть единой. Я вас духовно опущу, об этом напишут все! У вас такая, блин, реклама будет, что вы больше ни одного шоу не проведете, ясно?!» (С каждым предложением экспрессия повышалась.)
Он офигевший, а я иду и выбиваю ногой двери, иду по коридору и кричу: «Где жена?! Анисина?!» Иду в гримерку, по контракту Гвендаль — с ней, там подпирает кто-то, я эту дверь — хренась отлетает. Стоит одна Анисина голая, ору: «Где Гвендаль в гримерке у тебя?» Марина говорит: «Я им сказала, Гвендаль в соседней».
Эти прибегают, с полицией, я сбрасываю весь свой гонор и спокойно говорю Марине: «Переведи теперь им ты: если сейчас мы с ними не договоримся, пофиг, что я не пою, но я должен сидеть в первом ряду на каждом шоу, захожу к своей любимой, когда захочу, то я здесь все разнесу, все об этом узнают».
Они спрашивают Марину: «Он в самом деле это сделает?» Марина говорит, что да. Они все поняли, согласились, я имею право свободно к жене, она им объяснила, что на Руси мы венчанные — во Франции же нет такой религиозности. Ведут меня, смотрю — центр, говорю: «Я буду сидеть здесь, с нашими детьми». Организаторы — к Марине: «Мы просим прощения, но это ложа для руководства, может, будет президент, мы боимся Никите перечить». Марина перевела, я говорю: «Принесите дополнительные нам кресла, мы будем здесь сидеть с детьми и няней». Они принесли, мы сидели, а по бокам стояли по два полицейских — взяли с меня слово, что я не сорву представление.
После премьеры и двух недель в Париже мы сдружились с этим продюсером до такой степени, что он плакал в конце и говорил: «Мы сделали ошибку, что не дали вам участвовать в шоу».